Почетный академик Сталин и академик Марр

Это был первый «сталинский удар» на полное и безоговорочное уничтожение концепции Марра. В 1950 году было живо немало людей, овладевших языком, как и Сталин, еще до революции. Здравый смыл подсказывал: да, изменения в обществе колоссальны, но мы родились с этим языком, выучились ему, в том числе и другим языкам, и прожили с ним (с ними) всю эпоху потрясений. В отличие от 20-х годов, в 1950 году ломка в языке первых лет революции и Гражданской войны старшими поколениями уже припоминалась слабо, а большинством родившихся в послереволюционной языковой среде не ощущалась вообще. Простой силою жизни в сознании большинства (то есть в общественном сознании) вновь была восстановлена непрерывность исторического бытия пусть и на совершенно новой основе. Сталин был как раз одним из тех, кто страшный революционный обвал уже не помнил или не хотел помнить. Семидесятидвухлетний вождь, как человек, омывшийся большой кровью, при этом сочетавший в себе неувядающую романтичность с трезвостью и прагматичностью, искренне верил в реальность только того, что видел здесь и сейчас. Никаких революционных изменений в русском и других языках своего государства он не помнил и теперь не замечал. Советские компаративисты того времени, избегая напрямую полемизировать по поводу революционных изменений в семантике, обычно указывали и указывают ныне на стабильность грамматического строя языка как на главный его признак. Сталин так же сделал на этом упор, но одновременно решил подкрепить свои аргументы ссылками на стабильность во времени «основного словарного фонда» языка, то есть на стабильность его семантики. Современные исследователи до сих пор полемизируют по поводу сталинского источника этого понятия. На самом же деле, как я предполагаю, это понятие пытался ввести известный советский иранист, специализировавшийся на осетинском языке, и последователь Марра В.И. Абаев. Как раз накануне дискуссии вышли две его работы, посвященные «основному словарному фонду». В одной из них он доказывал, что вслед за начальным глоттогоническим этапом наступает этап выработки «основного лексического фонда», «охватывающий круг необходимых в любом человеческом обществе понятий и отношений, без которых трудно себе мыслить человеческую речь вообще, если не считать самых ранних, начальных стадий глоттогонии, о которых мы можем только смутно догадываться и которые характеризовались, по-видимому, беспредельным полисемантизмом (видимо, имеются в виду четыре универсальных полисемантических элемента Марра. – Б.И. )» {417} . В другой работе он писал: «Есть в языке известный ограниченный круг слов-понятий, без которых нельзя себе мыслить ни одно человеческое общество, в каких бы широтах оно ни жило и какова бы ни была его культура, техника, экономика… Перечисленные категории абсолютно необходимых в любом обществе слов-понятий, образуют основной, неотчуждаемый “общечеловеческий” фонд языка…» {418} и т. д. Я не знаю, был ли Сталин непосредственно знаком с работами Абаева, хотя, как мы видели, проблемы происхождения кавказских племен и языков его всегда интересовали. Скорее всего, идею «основного словарного фонда общечеловеческого языка» ему подсказал кто-нибудь из антимарристов, перетолковав ее в идею семантического ядра национального языка. До Сталина ни один серьезный лингвист ничего похожего не утверждал, да и не мог этого делать. Потому с каким рвением именно эту идею пропагандировали после дискуссии профессор П.Я. Черных и академик В.В. Виноградов, можно предположить, что кто-то из них и подсказал ее вождю. Хочу напомнить, что резко антимарристская статья Черных была заказана и подготовлена к печати одной из первых, но Сталин ее сознательно придержал и разрешил опубликовать ее позже рядом со своей статьей. Не исключено, что это было проявление особой милости к ученому, а не только использование ее в качестве дополнительного антимарровского аргумента. Добавим: никакого «основного словарного фонда», который наряду с грамматическим строем якобы составляет ядро каждого национального языка не существует.