Почетный академик Сталин и академик Марр

Как бы их ни звали, консультанты Сталина были людьми, великолепно знающими конкретный материал и не менее хорошо освоившими правила жизненной игры сталинской эпохи и умеющими их использовать в полной мере. Только этими обстоятельствами, а также новыми, послевоенными идеологическими установками Сталина можно объяснить то, как настойчиво, способом методичного «вдалбливания» он пытался выдать за свою оригинальную мысль перелицованную идею марриста В.И. Абаева о существовании «основного лексического фонда» праязыка всего человечества в представление об «основном словарном фонде» отдельного национального языка. Этими же обстоятельствами можно объяснить и его безапелляционные тезисы о малой изменчивости грамматического строя языка, о несущественности для теории и истории языка семантики, кинетики, изменений исторического контекста, революционных сломов и перестроек, особенно в социальных структурах общества. Но если эти теоретические положения были подсказаны большей частью со стороны, то невозможно было скрыть то, что прямое вмешательство генерального идеолога в лингвистику знаменовало собой очередной решительный поворот от идей интернационализма к идеям национализма в текущей политике. Не поэтому ли, несмотря на предрешенный оглушающий успех публикации в «Правде», сам триумфатор все еще испытывал некоторую неуверенность и, принимая пылкие поздравления, чего-то ждал и не подавал сигнала на окончательное завершение языковедческой дискуссии. Помимо этих, для промедления у него было по крайней мере еще несколько причин.

В черновом варианте в конце статьи «Относительно марксизма в языкознании» Сталин приписал карандашом для себя, а потому небрежно составленную, несогласованную фразу, не вошедшую в опубликованный текст: «Как внедрять марксизм? ^{23} Не по методу цитат… которые цитируют всегда формалисты, как начетчики, а не по … (далее неразборчиво. — Б.И.)»[489]. Видимо, автор, понимая, что цитаты классиков, включая и его собственные, много лет трактовались марристами в духе своего учителя, задумался над тем, как «внедрять марксизм» в языкознание? Подбирать новые цитаты? В этом не было ничего необычного. Такой метод «доказательств» он применял и раньше в политических схватках предвоенного времени. Но тогда он использовал свой авторитет для «единственно верной», «истинно марксистской» трактовки положений Ленина, Маркса и Энгельса. Теперь же речь шла и о трактовке его собственных сочинений. И еще несколько обстоятельств заставляли Сталина не спешить закрывать дискуссию. С одной стороны, нужно было дать сторонникам Марра возможность публичного покаяния и отречения от своего кумира, без чего политическое значение языковедческого действа умалялась. С другой же стороны, оставались некоторые важные вопросы, на которые Сталин не дал ответов, поскольку не знал их, или дал так, что сразу же после публикации понял, что написал «не то». Итак, завершение дискуссии откладывалось.

Никакое воображение сейчас не поможет представить то, что творилось в умах и душах миллионов рядовых советских читателей, раскрывших свежий номер «Правды» с дополнительными листами, где была обнародована языковедческая статья Сталина. Лишь спустя много лет кое-кто из них припоминал при случае тогдашнее и последующее свое состояние. Вот что я однажды прочитал в «Литературной газете» в самом конце 80-х годов. В ней была помещена беседа писателя В.Л. Кондратьева и историка академика А.М. Самсонова в связи с публикацией книги К. Симонова «Глазами человека моего поколения». Корреспондент газеты, филолог по образованию А. Егоров отвлекся от темы и сам предался воспоминаниям: «Я — октябренок, пионер, комсомолец — до 54-го был сталинистом… Только потом понял (как и сверстники), какой узколобый марксизм, какое скверное языкознание, какую усеченную филологию нам „преподавали“. И всю оставшуюся жизнь — доселе — вытравливаешь из себя сталиниста, догматика, незнайку — это после Ленинградского университета»[490]. Я адресую эту реплику тем, кто периодически задается вопросом: а нет ли все же в языковедческих, как и в других, работах Сталина особо глубокого, не всем доступного научного смысла, который привел к возрождению советского языкознания и филологии? О его первой языковедческой работе «Марксизм и вопросы языкознания» я пока все, что мог, сказал. Поразмышляем над теми событиями и писаниями вождя, которые последовали за этой публикацией.

Еще не успела просохнуть типографская краска на листах «Правды» со статьей Сталина, а в ЦК раздались звонки и посыпались записки к главному редактору «Правды», одному из высших руководителей пропагандистского аппарата партии М.А. Суслову, с просьбой разрешить перепечатать сталинскую работу. Суслов тут же испросил разрешения наверху:

«Товарищу Сталину.