Почетный консул

У Густаво Эскобара были пышные черные усы и густые бакенбарды; его кирпично-красное, как латерит, лицо было похоже на просеку в лесу, а нос вздымался, будто вставший на дыбы конь конкистадора. Он говорил:

– Но я по вас скучал не меньше, чем жена. Наши скромные дружеские ужины…

Все время, пока Маргарита была его любовницей, Пларр гадал: чего в тоне ее мужа больше – грубоватой шутливости или насмешки. Маргарита утверждала, будто муж ее бешено ревнив: ее гордость была бы уязвлена, если бы на самом деле он был к ней равнодушен. Может, он и не был к ней равнодушен, ведь она все же была одной из его женщин, хотя их у него было немало. Доктор Пларр как-то раз встретил его в заведении матушки Санчес, где он угощал сразу четырех девушек. Девушки, в нарушение местных правил, пили шампанское, хорошее французское шампанское, которое он, как видно, принес с собой. Но на Густаво Эскобара не распространялись никакие правила. Доктор Пларр иногда задавал себе вопрос: не был ли Эскобар одним из клиентов Клары? Какую комедию разыгрывала она перед ним? Уж не смирение ли?

– А чем вы развлекались в Буэнос-Айресе, дорогой Эдуардо?

– Был в посольстве, – крикнул ему в ответ доктор Пларр, – и навещал мать. А вы?

– Жена ходила по магазинам. А я пообедал в отеле «Харлингэм».

Он продолжал щупать плечо доктора Пларра, словно размышляя, не купить ли его для улучшения породы (у него было большое поместье на берегу Параны со стороны Чако).

– Густаво снова покидает меня на целую неделю, – сказала Маргарита, – а перед тем как покинуть, всегда разрешает делать покупки.

Доктору Пларру хотелось перевести разговор на своего преемника Гаспара Вальехо, которого должны были больше интересовать сообщенные ею сведения: Доктору было бы спокойнее на душе, если бы он узнал, что Вальехо все еще друг дома.

– А почему бы вам, Эдуардо, не приехать ко мне в поместье? Я бы вам там устроил неплохую охоту.

– Врач привязан к своим больным, – отговорился доктор Пларр.

Самолет нырнул в воздушную яму, и Эскобару пришлось ухватиться за кресло Пларра.

– Осторожнее, милый. Смотри еще что-нибудь себе повредишь. Лучше сядь.

Может быть, Эскобара рассердил безразличный тон, каким жена выразила свою озабоченность. А может быть, он принял ее предостережение как попытку бросить тень на его machismo. Он произнес с уже откровенной насмешкой:

– Насколько я знаю, сейчас вы привязаны к очень дорогой вам пациентке?

– Мне одинаково дороги все мои пациентки.

– Я слышал, что сеньора Фортнум ожидает ребенка?

– Да. И как вы, наверное, знаете, сеньора Вега тоже, но она не доверяет мне как акушеру. Она пользуется услугами доктора Беневенто.

– Скрытный же вы человек, Эдуардо, – сказал Эскобар.

Он неловко пробрался мимо жены на место у окна и сел. Стоило ему закрыть глаза, и он, казалось, заснул, выпрямившись в кресле. Так, вероятно, выглядел один из его предков, когда спал верхом, пересекая Анды; он мягко покачивался вместе с самолетом, пролетавшим сквозь снежные скопления облаков.

– Что он этим хотел сказать, Эдуардо? – шепотом спросила его жена.

– Почем я знаю?

Насколько он помнил, у Эскобара был крепкий сон. Как-то раз, в самом начале их связи, Маргарита сказала:

– Его ничто не разбудит, разве что мы замолчим. Поэтому продолжай говорить.

– О чем? – спросил он.

– О чем хочешь. Почему бы тебе не рассказать, как ты меня любишь?

Они сидели вдвоем на кушетке, а муж спал в кресле, повернувшись к ним спиной, в другом конце комнаты. Доктору Пларру не было видно, закрыты у него глаза или нет. Он осторожно сказал:

– Я тебя хочу.

– Да?

– Я тебя хочу.

– Не говори так отрывисто, – сказала она и потянулась к Пларру. – Ему надо слышать размеренные звуки тихой речи.

Трудно произносить монолог, когда тебя ласкает женщина. Доктор Пларр в растерянности стал рассказывать сказку о трех медведях, начав ее с середины, и с тревогой наблюдал за могучей, скульптурной головой над спинкой кресла.

– И тогда третий медведь сказал грубым голосом: «А кто съел мою кашу?»

Сеньора Эскобар сидела верхом у него на коленях, как ребенок на деревянной лошадке.

– Тогда все три медведя пошли наверх, и медвежонок спросил: «А кто спал в моей кроватке?» – Он стиснул плечи сеньоры Эскобар, потерял нить рассказа и продолжал первой пришедшей ему в голову фразой: – По кочкам, по кочкам, бух…

Когда они снова сели рядом на кушетку, сеньора Эскобар – он еще не привык тогда звать ее Маргаритой – сказала:

– Вы что-то сказали по-английски. Что?

– Я сказал, что страстно вас хочу, – благоразумно схитрил доктор Пларр. Это отец качал его на коленях, мать не знала никаких игр. Может, испанские дети вообще не играют, во всяком случае в детские игры?

– На что Густаво намекал, говоря о сеньоре Фортнум? – снова спросила Маргарита, вернув его в сегодняшний день и в самолет, который ветер мотал над Параной.

– Понятия не имею.

– Я была бы ужасно разочарована, Эдуардо, если бы у вас оказалось что-то общее с этой маленькой putain. Я ведь до сих пор к вам очень привязана.

– Извините, Маргарита, мне надо поговорить с полковником Пересом.