Почтальон всегда звонит дважды

— Господи, не может быть. Где ты его нашел?

— Встретил сегодня в Глендейле. Поедет с нами в Санта-Барбару.

— Привет, Кора. Как дела?

— Ну, вот это сюрприз!

Она быстро вытерла и протянула мне руку, но она все равно была мыльной на ощупь.

Она убежала с заказанным блюдом, а мы с греком сели. Обычно он помогал ей обслуживать клиентов, но теперь ему не терпелось что-то мне показать, поэтому он предоставил ей делать все самой.

Речь шла о большом альбоме вырезок. В самом начале он наклеил свидетельство о натурализации, потом брачное свидетельство и лицензию округа Лос-Анджелес, следом свое фото в форме греческой армии и свадебное фото с Корой и, наконец, все вырезки о своем несчастье. Вырезки из местных газет были, по-моему, скорее о той кошке, чем о нем, но там называлось его имя и сообщалось, что его отвезли в больницу в Глендейл и что он, очевидно, поправится. Но одна вырезка из лос-анджелесской газеты была и вправду больше о нем, чем о кошке, к тому же там были его краткая биография и снимок, сделанный еще в те дни, когда он носил фрак официанта.

Потом пошли рентгеновские снимки. Их было около полдюжины, потому что ему каждый день делали новый снимок, чтобы видеть, как идут дела. Он прикрепил их таким образом, чтобы можно было смотреть на свет: оклеил два листа по краям, в середине вырезал квадратную дыру, в которую засунул снимок.

После рентгеновских снимков пошли квитанции об оплате больничных счетов, квитанции об уплате счетов врачам, квитанции об уплате счетов медсестрам. Этот удар по голове обошелся ему ровно в триста двадцать два доллара, хотите верьте, хотите нет.

— Здорово, да?

— Изумительно. У тебя там все, черным по белому.

— Еще не все готово. Я раскрашу это красным, белым, синим и все разрисую. Смотри.

Он показал мне несколько страниц — все изрисовано какими-то завитушками, раскрашенными красным, белым и синим цветами.

Над свидетельством о натурализации он нарисовал два американских флага и орла, над снимком из греческой армии — скрестил греческий флаг и еще одного орла, а над своим брачным свидетельством изобразил парочку голубков на ветке. Как разукрасить все остальное, он еще не придумал, и я предложил ему к вырезкам добавить кошку, от хвоста которой летят красные, синие и белые искры. Идея ему понравилась. Но до него не дошло, когда я сказал, что над лицензией на ресторан можно нарисовать пингвина, который бы держал в клюве поднос с надписью: «Сегодня распродажа», а объяснять ему, в чем дело, у меня не было желания.

Одно я понял, почему он так вырядился и почему уже не разносит еду, как раньше, и держится так напыщенно — у него было сотрясение мозга, а это случается не каждый день с такими бедными греками, как он. Он вел себя вроде итальянца, открывшего аптеку. Тот, как только получит диплом, где наверху написано «фармацевт», а внизу висит красная печать, тут же надевает серый костюм с черным жилетом и надувается так, что у него уже нет времени готовить пилюли, не то чтобы мухлевать с шоколадным мороженым. Этот грек вырядился по той же причине.

В его жизни произошло большое событие.

* * *

Я застал ее одну, когда уже подходило время ужина. Он пошел наверх умыться, и мы остались на кухне одни.

— Ты думала обо мне, Кора?

— Разумеется. Тебя я бы так быстро не забыла.

— Я все время думал о тебе. Как поживаешь?

— Я? Нормально.

— Я звонил тебе несколько раз, но все время брал трубку он, а я боялся с ним говорить. Мне удалось подзаработать.

— Да, я рада, что тебе повезло.

— Я заработал, и тут же все спустил. Я думал, что мы могли бы с этого начать, но тут же остался без гроша.

— Я тоже хотела бы знать, куда деваются деньги.

— Ты вправду думала обо мне, Кора?

— Ты же знаешь, что да.

— По твоему поведению не видно.

— Мне кажется, я веду себя нормально.

— Поцелуешь меня?

— Сейчас будем ужинать. Тебе бы нужно освежиться, прежде чем садиться за стол.

Вот так это было. Весь вечер.

Грек опять принес свое сладкое вино и перепел уйму песен, а мы сидели рядом, и по поведению Коры вы бы сказали, что я как раз тот парень, который работал у них когда-то, но она уже забыла, даже как его зовут. Паршивее возвращения к домашнему очагу вы в жизни не видели.

* * *

Когда подошло время ложиться спать, я подождал, пока они уйдут наверх, а сам вышел на улицу, чтобы поразмыслить, стоит ли оставаться и начинать все сначала или поблагодарить ее за все и попытаться забыть о ней.

Я ушел довольно далеко, причем сам не знаю, куда и как, но тут услышал, что в доме ссорятся. Я повернул обратно и, когда подошел ближе, начал разбирать слова. Она кричала как бешеная, чтобы я немедленно убирался из дому. Он что-то бормотал о том, будто хочет, чтобы я остался и помогал ей и дальше. Он пытался ее утихомирить, но я-то понимал, что она так кричала для того, чтобы я ее слышал. Будь я в своей комнате, как она думала, я слышал бы все совершенно четко, но и так я наслушался предостаточно.