Почтальон всегда звонит дважды

Он подмигнул ей и пошел наверх. Мы сидели и молчали. Вернувшись, он принес большую бутыль и гитару. Налил нам из бутыли сладкого греческого вина, которое встало колом у меня в желудке. Потом начал петь. У него был тенор, не тот сладкий тенор, который вы слышите по радио, а приличный сильный тенор, на высоких нотах прямо как на пластинках Карузо. Но в эту минуту я не мог его слушать. Чем дальше, тем хуже мне становилось. Он это заметил и вытащил меня наружу:

— Свежий воздух пойдет тебе на пользу.

— Это хорошо. Я сейчас отойду.

— Сядь. Только спокойнее.

— Иди, иди, я просто немного переел. Сейчас все будет нормально.

Он ушел внутрь, а меня вырвало. То ли это был тот проклятый обед, то ли картошка, то ли вино. Я так ужасно хотел эту женщину, что мой желудок не принимал ничего.

* * *

На другой день, утром, мы лишились рекламного щита. Около полуночи поднялся ветер, который к утру перешел в бурю, и щиту пришел конец.

— Это ужасно. Взгляни.

— Сегодня был сильный ветер. Я не мог уснуть. Всю ночь глаз не сомкнул.

— Да, изрядная буря. Но взгляни на этот щит.

— Разбит вдребезги.

Я возился со щитом, когда грек вышел и стал наблюдать за моей работой.

— Где вы взяли этот щит?

— Он уже был здесь, когда я все это купил. А что?

— Он очень ободранный. Удивляюсь, как на него вообще кто-то клюет.

Я пошел заправлять машину и оставил его подумать о моих словах. Когда я вернулся, он все еще глядел на щит, прислоненный к стене закусочной. Три фонаря были разбиты. Я подал на эту рухлядь ток, и половина оставшихся огней не зажглась.

— Смени лампы и повесь, сойдет.

— Как хотите, шеф.

— Что не так?

— Это седая древность. Рекламой из лампочек сегодня никто не пользуется. У всех — неоновые трубки. Лучше смотрятся и электричества потребляют меньше. И потом, что там написано? «У двух дубов», и все. Что здесь есть закусочная, не сказано. А от слов «два дуба» о голоде не вспомнишь, поэтому никому не придет в голову остановиться и перекусить, Этот щит стоит кучу денег, но все без толку.

— Ты только почини его, он еще послужит.

— Почему ты не закажешь новую вывеску?

— Некогда.

Однако он тут же вернулся с листом бумаги, нарисовал на нем новую вывеску и раскрасил его красной, синей и белой красками. На ней значилось: «Таверна „У двух дубов“, жаркое на гриле, гигиенические туалеты, хозяин Н. Пападакис».

— Здорово. Все просто обалдеют.

Я подправил слова, чтобы они были правильно написаны, а Ник украсил подпись завитушками.

— Ник, а зачем туда вообще ставить старую вывеску? Что если тебе отправиться в город и заказать новую? Она будет великолепна. А это очень важно. Какова вывеска, таково и заведение, правда же?

— Так я и сделаю. Богом клянусь, поеду.

* * *

До Лос-Анджелеса было только двадцать миль, но он вырядился, словно собрался в Париж, и после обеда укатил.

Едва он уехал, я закрыл входные двери. Взяв тарелку, оставленную кем-то в зале, я отнес ее на кухню. Кора была там.

— Вот тарелка, кто-то забыл ее в зале.

— Да, спасибо.

Я поставил тарелку. Вилка зазвенела словно бубен.

— Я собиралась сходить в зал, но потом занялась ужином и упустила это из виду.

— У меня тоже полно работы.

— Вам уже лучше?

— Все в порядке.

— Иногда достаточно любой мелочи. Перемена воды и все такое.

— Скорее всего, просто переел.

— Что это?

Кто-то ломился в двери.

— Кажется, кто-то хочет войти.

— А что, двери заперты, Фрэнк?

— Должно быть, это я их запер.

Она посмотрела на меня и побледнела. Подошла к окну и выглянула сквозь жалюзи. Потом вышла в зал, но тут же вернулась:

— Уже ушли.

— Я и не знаю, почему их запер.

— А я забыла открыть.

Она снова направилась в зал, но я остановил ее:

— Пусть, оставь их запертыми.

— Но никто не войдет, если двери заперты. И мне нужно готовить. И вымыть эту тарелку.

Я обнял ее и прижался к ее губам...

— Целуй меня! Сделай мне больно... укуси меня!

Я впился зубами в ее губы так глубоко, что почувствовал, как мне в рот брызнула кровь. Когда я нес ее наверх, кровь текла у нее по шее.

Глава 3

Два дня после этого я себя не помнил, но грек на меня надулся и ничего не заметил. Надулся он потому, что я не починил распашные двери, которые вели из зала в кухню. Она ему сказала, что они вдруг спружинили и ударили ее по лицу. Ей пришлось врать, так как губы у нее отекли от моего укуса. А он обвинил меня в том, что я не починил двери. Ну растянул я пружину, чтобы была послабее, тем все и кончилось.

Но истинной причиной, по которой он на меня дулся, была та вывеска. Он от нее просто голову потерял и, видно, боялся, что я буду каждому говорить, будто это моя идея, а не его. Такой огромный щит ему сразу и не сделали. На это ушло три дня, и когда он был готов, я его привез и повесил. На нем было все, как на эскизе, и еще кое-что сверх того. Там были греческий и американский флаги, и рука, пожимающая другую руку, и «Удовлетворение гарантировано». Все это было выполнено красными, белыми и синими неоновыми буквами, и я только ждал темноты, чтобы включить ток. Когда я повернул выключатель, все это засияло, как рождественская елка.