Почтамт

Я рассказал ей, что все кончено. Мы сходили выпили пива. Бетти постарела, и очень быстро. Потяжелела. Морщины прорезались. Шея обвисла. Печально. Но и я тоже постарел.

Бетти потеряла работу. Собаку переехала машина. Она устроилась официанткой, затем и эту работу потеряла, когда кафе снесли, чтобы построить административное здание. Теперь она жила в ночлежке для неудачников. Она меняла там простыни и мыла сортиры. Закладывала. Она предложила нам как-нибудь собраться снова. Я предложил немножко обождать. Я только-только пытался оклематься после этой передряги.

Она вернулась к себе в комнатенку и надела лучшее платье, высокие каблуки, попыталась примарафетиться. Но в ней была какая-то ужасная печаль.

Мы взяли квинту виски и немного пива, поехали ко мне на четвертый этаж старого многоквартирного дома. Я снял трубку и сказал, что заболел. Сел напротив Бетти. Она скрестила ноги, скинула туфли, немного посмеялась. Как в былые времена. Почти. Чего-то не хватало.

А в то время, когда сказывался больным, почтамт присылал медсестру проверить больного на месте: не в ночном ли ты клубе, не режешься ли в покер. Квартира у меня была близко от центрального участка, поэтому проверять меня им было удобно.

Мы с Бетти просидели так часа два, когда в дверь постучали.

– Что это?

– Все нормально, – прошептал я, – закрой рот! Снимай эти свои каблуки, иди на кухню и ни звука. МИНУТОЧКУ! – ответил я стучальщику.

Я зажег сигарету, духан перебить, подошел к двери и приоткрыл ее на щелочку.

Там стояла медсестра. Та же самая. Она меня знала.

– Ну, так что с вами? – спросила она.

Я выпустил облачко дыма:

– Расстройство желудка.

– Вы уверены?

– Мой ведь желудок.

– Распишитесь вот здесь, чтоб видно было, что я заходила и что вы были дома.

– Конечно.

Сестра боком втолкнула форму в щелочку. Я подписал. Протолкнул обратно.

– Завтра на работу выйдете?

– Откуда мне знать? Если поправлюсь – выйду, если нет – останусь.

Она гадко на меня взглянула и ушла. Я знал, что она унюхала запах вискача.

Достаточное доказательство? Возможно, нет, слишком много технических подробностей, а может, она и смеялась, залезая в машину со своим черным саквояжиком.

– Ладно, – сказал я, – надевай туфли и выходи.

– Кто это был?

– Медсестра с почтамта.

– Ушла?

– Ага.

– Они так все время делают?

– До сих пор ни разу не пропустили. Давай теперь нальем по полной и хорошенько отпразднуем!

Я зашел на кухню и налил два полных. Вышел и протянул Бетти ее стакан.

– Салуд! – сказал я.

Мы подняли стаканы повыше, чокнулись.

И тут зазвонил будильник, причем громко.

Я дернулся, будто мне выстрелили в спину. Бетти подскочила на фут, прямо вверх. Я подбежал к часам и заткнул звонок.

– Господи, – сказала она, – я чуть не уделалась со страху!

Мы оба расхохотались. Потом сели. Хорошенько выпили.

– У меня был парень, на округ работал, – сказала она. – Так там тоже инспектора отправляли, мужика, но не каждый раз, а может один из пяти. И вот в тот вечер пьем мы с Гарри – так его звали: Гарри. В тот вечер пью я с Гарри, и тут стук в дверь. Гарри сидит на кушетке, весь одетый. Ох, Господи Исусе! – говорит он и прыгает в постель как есть, прямо в одежде, и натягивает покрывало. Я сую стаканы с бутылками под кровать и открываю дверь.

Заходит этот мужик и садится на кушетку. А Гарри даже башмаков с чулками не снял, но он весь под покрывалом. Мужик говорит: Как ты себя чувствуешь, Гарри? А Гарри отвечает: Да не очень. Она вот пришла за мной ухаживать. И на меня показывает. А я там сижу пьяная такая. Что ж, надеюсь, ты поправишься, Гарри, – говорит инспектор и уходит. Я уверена, он заметил эти бутылки и стаканы под кроватью, и я уверена, что он понял, что ноги у Гарри не настолько большие. Перетрухали мы.

– Черт, мужику житья вообще нет, правда? Им вечно надо, чтоб он за штурвалом стоял.

– Точно.

Мы еще немного покиряли, а затем отправились в постель, но так, как раньше, уже не было, так никогда не бывает: теперь между нами было пространство, много разного произошло. Я смотрел, как она уходит в ванную, видел складки и морщины у нее под ягодицами. Бедняжка. Бедная, бедная бедняжка. Джойс была гладкой и твердой – хватал ее пятерней, и хорошо. Бетти же на ощупь была не так хороша.

Печально, печально, печально. Когда Бетти вернулась, мы не пели, не смеялись, мы даже не спорили. Мы сидели и пили в темноте, курили сигареты, а когда засыпали, ни я на нее ноги не складывал, ни она на меня. Мы спали, не прикасаясь.

Нас обоих ограбили.

2

Я позвонил Джойс.

– Как получается с Лиловой Булавкой?

– Я ничего не могу понять, – ответила она.

– Что он сделал, когда ты сказала ему, что развелась?

– Мы сидели друг напротив друга в кафетерии для сотрудников, когда я ему сказала.

– И что произошло?

– Он уронил вилку. У него открылся рот. Он сказал: Что?

– Значит, он понял, что ты не шутила.

– Я не врубаюсь. С тех пор он меня избегает. Когда я вижу его в коридоре, удирает. Больше не садится за мой столик в обеденный перерыв. Он кажется… ну, почти… холодным.

– Бэби, есть и другие мужики. Забудь ты про этого парня. Поднимай паруса к кому-нибудь новому.