Почтенные леди, или К черту условности!

Вот теперь Руди почувствовал себя в родной стихии и запротестовал. Я понимаю: таких денег ему хватило бы расплатиться с долгами, но сверх этого он практически ничего бы не наварил. Неприятная торговля затягивалась. Пару предметов отложили в сторону и договорились о новой цене. Руди то укладывал украшения в чемоданчик, то снова выкладывал на стол, уверяя русских, что я при таких условиях вообще не расстанусь ни с чем, даже с тоненьким колечком.

Аннелиза продолжала сидеть в кресле, но градус нервозности постепенно повышался. У меня же, напротив, кроме усталости никаких других эмоций не было, и я практически не следила за тем, что происходит.

Неожиданно круг торгующихся зашевелился. По мобильному вызвали сюда так называемого банкира. Видимо, он тоже проживал в здешнем отеле, поскольку появился довольно скоро с полным денег «дипломатом», как в гангстерских фильмах. Я не знала, на какой сумме они сторговались. Повинуясь эмоциям, чопорная специалистка обняла меня и протянула рюмку водки; до этого момента с ее губ не сорвалось ни одного слова по-немецки, а тут она чокнулась со мной и процитировала Гёте:

— Всех к золоту влечет. И к золоту все льнет!

Один лишь Руди скептически отнесся к наступившему миру и добросовестно пересчитывал выручку.

Крупная сделка в итоге обернулась удачей, и все участники казались довольными. Аннелиза оживилась, потянулась и замурлыкала как кошка.

Настало время расставания с бурными объятиями и похлопываниями по плечам. Руди отправился за машиной; мы с Аннелизой должны были оставаться в отеле, пока он не подгонит автомобиль ко входу. Деньги Руди запихнул в чемоданчик для драгоценностей и доверил мне охранять. Мне показалось, что он ушел опечаленным.

Внезапно меня охватил страх. Я тихо поделилась с Аннелизой:

— Слишком гладко все прошло. У тебя нет предчувствия, что на улице на нас нападут и ограбят? У нас даже оружия никакого нет.

— Если у тебя мания преследования, то пройди в ресторан и стащи там нож для масла, — посоветовала подруга, над которой все еще витал авантюрный дух.

Беспокойство меня не покидало, и я уже подумывала, не лучше ли переночевать в отеле. Средь бела дня мы могли бы беспрепятственно выбраться из Баден-Бадена. Я узнала, что у них свободен один номер, но он стоил тысячу семьсот евро в сутки, и я, поблагодарив, отказалась.

Не в пример Аннелизе Руди очень хорошо разделял мою озабоченность. Ему еще в подземном гараже послышалось, будто кто-то крадется за ним.

— Они будут преследовать нас, — мрачно заявил он.

— Разве они знают наши адреса? — спросила я, но Руди заверил, что нет.

— Только тот, что прочитали на старой визитной карточке, но та дворянка, к счастью, давно на том свете!

Постоянно выглядывая в окно, я рисковала всех заморозить, но мне хотелось убедиться, что за нами не следует машина. Вопреки страхам, мы добрались до Шветцингена довольно быстро, благодаря пустым дорогам и манере Руди водить автомобиль. Он не захотел провести еще одну ночь в нашей мансарде, пересел в свою машину со всей выручкой и отправился в Висбаден, крикнув напоследок:

— Пока, тетушка!

Когда мы вошли в дом, я сразу заперла дверь на засов и во всех комнатах опустила жалюзи. Аннелиза не посчитала нужным помочь мне, но и не шла спать. Свой пиджак она небрежно бросила на ковер, а сама развалилась на диване. С мечтательным выражением лица подруга рылась в сумке:

— Ах, какой чудесный выдался день, я его никогда не забуду!

Она выглядела такой смешной! Я бросила лихорадочные попытки обезопасить дом и присела рядом с веселой вдовой. И только когда я щелкнула выключателем торшера, мне в глаза огненным блеском сверкнули изумруды. Браслет, кольцо и брошь Аннелиза уже выложила, серьги выуживала из глубин сумки. Русским она оставила лишь колье.

8

Бывают дни, когда мы с Аннелизой не обмениваемся ни единым словом. После завтрака в такие дни каждая перемещается в свои покои или — если погода хорошая — в огород. Я присмотрела для себя уютный уголок — скамейку за вишневым деревом. На ярком солнце моя кожа все равно портится. Недавно поймала себя на мысли, что в чем-то уподобляюсь Аннелизе, и на свое любимое местечко в саду ухожу в поношенном тряпье. Говорят, на все воля Божья, однако не хотелось бы, чтобы на моих нежно-серых шелковых платьях остались следы вишневого сока или птичьих экскрементов.