Почти 70

Проходя мимо остановки, я увидел плакат, рекламирующий тот самый интернет от ВИКЕСТАР. Я подошел, сорвал его, выкинул в мусорку и был очень доволен собой.

Так я и бродил там, думая о всякой всячине. От автовокзала и до 95 квартала, потом обратно.

Математика, кстати, звали Родион. Тупейшее имя, разве нет?

Глава ?

Потом Чайку все-таки выписали из больницы. Он был разбит, уничтожен и просто раздавлен тем фактом, что у него больше нет ног. Даже представить трудно, что Чайка тогда чувствовал. Но он неплохо справлялся и довольно прытко выкарабкивался из этой ямы.

— Зато я теперь могу не ходить на плаванье. — сказал он однажды и я понял, что все не так уж и плохо.

Первые недели он привыкал к тому, что для того чтобы просто пойти поссать нужно было потрудиться. Он сидел целыми днями дома и от скуки начал читать книжки, которые я ему советовал. Это потом мы ездили на прогулки, я начал вытаскивать его в парк. Просто вы должны понимать, что городок-то маленький, каждый норовит то пожалеть тебя, то ляпнуть что-то типа «Держи хвост пистолетом» или «Не сдавайся!». Чайку это злило просто до ужаса.

Со временем и родители привыкли к тому, что Чайку жалеть не стоит, что нужно относиться к нему как к нормальному человеку. Он очень это ценил. Отец стал больше времени проводить с нами, рассказывал всякие потешные истории, выходил с нами в парк и общался не как с детьми, а прямо-таки как со своими друзьями, что не могло нас не радовать. Он даже матерился! Рассказывал даже о том, как в армии попробовал покурить афганского каннабиса, и как его вырубило на несколько часов. Он шутил про маму, а однажды совершенно серьезно сказал:

— Сколько бы она ни кричала, ни выводила меня из себя, я все равно люблю эту женщину, как и много лет назад.

И это было здорово, потому что раньше ни мы, ни он не позволили бы себе такой близости. Раньше мы могли сидеть в одной комнате и молчать. И это трудно назвать неловким молчанием, потому что неловко не было: ни мне, ни отцу, ни Чайке.

Что касается мамы, то сначала она практически не кричала, но потом характер взял свое. Под руку попадали мы с отцом, но затем доставалось и Чайке.

И это тоже было здорово, потому все выглядело так, как и раньше. Ну практически.

Помните Таню? Девчонку, влюбленную в Чайку? Так вот, она стала появляться в нашем доме все чаще, а родители были только за. Я тоже. Таня с Чайкой проводили вместе кучу времени, но в его глазах я по-прежнему не видел ничего такого, что могло бы его выдать. Но она — нет. Достаточно только один разок глянуть на нее и все становилось ясно — она втрескалась в него, причем давным-давно. И ей абсолютно плевать на его инвалидное кресло, она просто его любила. Он тоже относился к ней хорошо, всегда радовался ее приходу…и все. Ничего большего. Не сказать, что это меня расстраивало, я просто-напросто этого не понимал.

Она провела с ним все лето, и я уверен, что она хотела бы, чтобы оно никогда не заканчивалось. Но я также был уверен, что Чайка захочет уехать учиться, несмотря ни на что. И как бы мама ни уговаривала его, на него не действовали никакие доводы. Она говорила, что он может подождать этот год, а потом поступить вместе со мной, может, даже в один и тот же универ, но он собирался ворваться во взрослую жизнь прямо в конце этого лета, которое преподнесло ему такой забавный подарочек.

Но это произойдет позже, а пока у нас с ним оставалось целое лето, которое оказалось одновременно самым ужасным и самым запоминающимся в моей жизни.

Как я и говорил, Чайка быстро оклемался, вам уже известно, что он стал писать, вернее сделал из своего забытого хобби чуть ли не дело всей жизни. Еще Чайка слушал много новой музыки, узнавал всякие полезные факты и интересности. Почему для того, чтобы начать все это делать, он должен был лишиться ног? Я однажды так у него и спросил.

— Послушай, — говорит, — какому нормальному человеку интересна история Третьего Рейха или СССР, если можно пойти на улицу и попинать мяч?

Ему даже понравились какие-то работы Сократа, Платона и Аристотеля, что само по себе являлось безумием. Он завел себе несколько тетрадок и блокнотов, хотя и продолжал писать на каких-то огрызках. И эта привычка, кстати, осталась с ним на всю жизнь.

Чайка действительно слишком уж легко справлялся со всем этим, меня это немного удивляло, но я был рад и горд им.

Знаете, что он однажды учудил? Он показал мне небольшой кустик марихуаны, который вырастил прямо у нас в комнате. Я не понимаю, как и зачем он это сделал, но когда я увидел это, то просто рассмеялся. Помимо чтения Хэмингуэя, Буковски, Керуака, он также читал кучи всякого мусора про ЛСД, сальвию, священный гриб теонанакатль и марихуану.

— Ну, просто это интересно, — говорил он, — реальность — она как резина, ее можно растянуть, надуть и дальше лопнуть.

— Да ладно? Попробуй кого-нибудь зарезать, посмотрим какая прочная эта реальность.