Почти 70

— Что сказать? — промямлил он.

— Ты где был все это время?

— В милиции.

— Почему отпустили? Неужели в хате ничего не нашли?

— Я все слил. Успел слить.

— Молодец.

Я встал и пошел на кухню. В холодильнике я взял две банки пива и вернулся обратно. Одну я кинул ему, а вторую открыл сам и тут же осушил почти полбанки.

— Оболонь — такое говно.

Я ничего не ответил.

И тут Егор начал говорить, так быстро, словно за ним кто-то гнался:

— Так не должно было случиться. Все пошло не так с самого начала. Я не знаю, что произошло. Мы начали кашлять, а это типа хуево, когда кашляешь – это все, финиш. И он тоже кашлял, сильно. Он опустил одну банку и потух. Я тоже. Хотя я постоянно пытался спрашивать у него, типа как дела, чувак, но он все время молчал. Где-то полчаса, чувака, ни звука за полчаса.

— Дальше что было?

— Я всего не помню, ты должен понимать. Меня убило так, как никогда не убивало до этого. Это было типа какое-то новое говно, типа суперубийственное. Я помню, что не знал, чо с ним такое происходит. У меня не получалось отличить происходящее, то есть, я не понимал, то ли ему действительно хреново, то ли мне просто кажется.

Он отпил немного пива и продолжил:

— Потом его отпустило. Чайка поднял голову и сказал: «Это что-то совершенно безумное». Так и было, чувак. Я уже тоже мог нормально соображать, ну типа в себя пришел и все такое. Мы похавали, а потом он предложил повторить, зуб даю, он сам предложил. Я сразу не хотел, мол, мне не особо впечатления понравились, но на самом-то деле я просто испугался, зассал просто-напросто. Потому что это реально что-то совершенно безумное…Ну вот…Мы включили какой-то фильм и хапнули еще раз. В этот раз было еще хуже. Убило просто насмерть, я думал, что сойду с ума, что меня не отпустит. Чайка сначала был таким бодрым, но его очень сильно натупило и он опять все время молчал.

— В смысле?

— Ну, он замолчал. Потом каким-то образом перебрался на кровать, нес какую-то чушь и все такое…

Я не мог избавиться от воспоминаний, прицепившихся ко мне. Они раздавливали меня.

Вспомнил ту ночь, когда лишился ног. Я лежал там, думая, что умираю. Я смотрел на себя как бы со стороны.

Он лежит, истекая кровью. Лежит один. Почему он один? Он пытается отползти. Зачем? Он думает, что лежит на рельсах? Я действительно так думал, мне казалось, что сейчас будет ехать еще один поезд, что этот второй поезд убьет меня окончательно, но я все равно пытался отползти. Тогда я не думал ни о чем, не думал даже о том, что не смогу самостоятельно сходить в туалет. Он убежал. Во всяком случае, мне так показалось? Я лежал и думал о том, что он меня бросил, но я его не винил, я помню. Состояние моего ума изменилось настолько, что таких чувств, как вина, жалость, любовь, их просто-напросто не было, они куда-то исчезли. Я не понимал, сколько прошло времени, прежде чем приехали родители, а потом скорая. Я увидел их лица и все. Больше ничего. Тогда-то я впервые подумал о том, что умер.

Молф убил Нурика – атмосфера накалена.

Реальность раскручивалась все сильнее, раз за разом убегая все дальше. В голове крутилась эта дурацкая песенка про Молфа и Нурика, я не понимал, кто это такие, но мой мозг думал, что это самые важные персоны в моей жизни.

Я очнулся в больнице и пожалел о том, что не умер. Боль была такая, что жизнь казалась таким незначительным пустяком, что я с удовольствием пустил бы себе пулю в башку. Но боль – не самое страшное. Я думал о том, что больше никогда не смогу ходить, и это самое ужасное. Я буду прикован к инвалидному креслу. Чтобы поссать, лечь в кровать, спуститься вниз — нужно будет хорошенько поработать, а я не хотел. Я хотел, чтобы все это было сном, выдумкой, чтобы эта книга закончилась, и я вернулся обратно в свою жизнь. Но шли месяцы и ничего не менялось.

Молф убил Нурика – атмосфера накалена.

Егор сидит и пялится в одну точку. Так хуево мне не было никогда. Я не могу пошевелиться, вернее могу, но все дается с таким трудом, что ничего делать не хочется.

Нужно подзавязать с этим говном. Нужно вновь взяться за писанину. Я сидел там, охуевая, не понимая, что происходит, но я отлично знал, что ничего не стою. Кто я такой? Безногий урод, который думает, что допишет роман и станет известным и популярным. А что? Я действительно так думаю, просто не говорю этого вслух. Но я ничего не делаю для того, чтобы мою писанину кто-то увидел…Мы – ничтожества. А Егор? Кто он такой? Чем он занимается? Он просто барыжит.

Я не могу вспомнить имени своего брата. Я не могу вспомнить имени того человека, который прошел со мной через все это. Кто я после этого? Но как только я переставал об этом думать, этот факт уже не казался мне таким страшным. Он просто исчезал. Отпустит – вспомню. Но я был уверен, что в этот раз не отпустит. В груди болело. Я понимал, что это ненормально, так не должно быть. А если я умру? А почему такого быть не может? Почему ты не можешь умереть? А я почему не могу?

Могу. Еще как могу.