Почти детектив

Он перелез через низкое ограждение и начал спускаться по обрыву. В этот момент вздрогнул и завибрировал телефон в его руке.

–Вовка! -радостно прокричал Шурик.

В этот момент нога его подвернулась и, не сумев удержать равновесие, Шурик кубарем полетел вниз.

Он даже не почувствовал боли, когда приземлившись, вскочил и побежал вперёд, по нижней дороге, где его уже встречали полицейские.

«Это конец»,– подумал Шурик и потерял сознание.

Часть четвёртая. Трест, который лопнул

Когда Шурик открыл глаза, то увидел себя лежащим на кровати, правая нога его была подвешена на каком-то сложном механизме, а в руке торчала игла, через которую медленно капало лекарство из высокой алюминиевой капельницы.

Шурик был укрыт синим казенным одеялом, рядом на тумбочке стоял графин с водой и высокий стеклянный стакан.

–Очнулся,– услышал он сквозь вату в ушах. -Ну, что ты, бедолага? Как голова?

Тут Шурик вытянул руку из-под одеяла, дотронулся до головы и понял, что она полностью забинтована.

–Лежи-лежи, -снова произнесла сестричка приятным мелодичным голосом и поправила ему спавшее одеяло.

Он повернулся на голос и застонал. В голове как будто пронёсся табун лошадей. Он зажмурился.

–Доктор сказал, если совсем плохо будет, ещё раз уколем кетамин.

Он, наконец, увидел ее. Трудно было найти более неподходящее тело к юному нежному девичьему голосу. Полная, лет пятидесяти, но с удивительно красивой улыбкой, которая образовывала лучики в уголках серых, очень молодых глаз.

В дверь постучали и не дожидаясь разрешения, в палату вошёл высокий худощавый полицейский в щегольски сидящей модной форме чёрного цвета.

-Лейтенант Петренко!– бодро представился полицейский и увидев растянувшиеся в улыбке спёкшиеся губы пациента, добавил.– И не надо смеяться! Я холост, семерых детей у меня нет!

Шурик увидел, что лейтенант совсем юн, даже моложе его самого и подумал, что если бы не эта дурацкая «операция», они могли бы стать друзьями.

Лейтенанта Петренко звали Сашей.

–Тёзка значит, -с усилием вымолвил Шурик.

Медсестра поднялась с табурета и вышла, прикрыв за собой двери.

–Рассказывай, как все было,– как-то совсем не по-уставному сказал лейтенант.

И из Шурика вылилось все. Он рассказал про детские годы, про Вовку, которого любил как родного брата, про отчима, которого уважал и мать, которую до боли в сердце жалел.

Про колбасу и даже украденный мотоцикл. Он говорил, а лейтенант Петренко не записывал. Просто слушал.

Когда Шурик выдохся, лейтенант сказал:

–Про друга своего что не спросишь?

И тут Шурик вспомнил про Вовку. Как тот бросил его, даже трубку не брал. Оставил одного.

–Мы следили за вами с того самого момента, как вы дали объявление на сайте. Помнишь звонок с пожеланием продать $20000? Это были мы. Вы нам отказали и мы поняли, что вы ждёте большой куш. Поставили телефон на прослушку.

Шурик все понял. Их вели. Весь их план не стоил ни копейки.

–Когда твоему другу позвонили, мне поступил сигнал. Я включился и понял, что дело серьёзное. Мы вызвали экипаж и рванули по адресу. Вовремя успели. Мог бы и не застать друга. Живым. Он должен был кокаиновому королю кругленькую сумму. Весь ваш куш не спас бы его. На счётчик поставили. Мы вовремя подоспели, жив остался. Повязали братву. Должен он нам. И тебе. Ты ему Звонил , когда мы по лестнице поднимались. Шли по радиосигналу, понимали, что где-то здесь, но где именно?

И вдруг звонок. Правда, сразу выключили, но мы успели сообразить этаж. Ворвались. В общем, спасли твоему другу жизнь. Хоть и сидеть будет, зато живой.

–Кстати, он в соседнем отделении.

Вовка лежал на кровати. Рука его была в наручнике, за дверью стоял полицейский.

Неожиданно дверь распахнулась и в лучах заходящего солнца он увидел мать. Маму. Она растеряно огляделась по сторонам, щуря близорукие глаза , прежде чем увидела его, лежащего с пристегнутым наручником к металлическому каркасу кровати.

Порывисто подошла, присела рядом. Уткнулась в его пропитанную потом футболку и он услышал, как задрожали ее плечи.

Ничего, – сказал он, гладя ее по пепельным жестким как проволока волосам. -Не плачь, мама.

И льющиеся бурным потоком невесть откуда взявшиеся слёзы, как будто стирали долгие- долгие годы их нелюбви.