Почти фантастика

- Подожди... А свет как же?

- Рубильник по команде отключили. Заплатил я консьержке.

- А телевизор?- прищурился я.

- Так, это я сам провод выдернул просто. Он у тебя с Интернетом вместе.

- А эти, которые во дворе?

- Так то ж бомжи местные. Они за бутылку водки тебе таких зомбей изобразят. Скажи, круто вышло, ага?

- А магазин?- спросил я с подозрением, показывая на полки.

- Да это я вчера с Муратом договорился, он мне ключ дал и тут все заранее накрыл, чтобы самый настоящий праздник был. В общем, с днем рождения тебя, Сашка!- и наливает еще.

- В общем,- говорит,- человек человеку друг, товарищ и брат, а зомби зомби - зомби.

А я пью, а сам вот не верю. Нет, что зомбей не бывает - верю. Но что ничего этого прямо сейчас нет - уже как-то и не верю. Все как-то мне вокруг подозрительно очень.

- Что, правда, поверил, чувак?- смеется Васька, берет свою свечку и идет к дверям.- Пойду пока включу свет, чтобы народ поутру не бунтовал.

Вот он к дверям, а я сразу за ним иду. И смотрю. Как только он выходит, так я сразу закрываю и накидываю засов. Слушаю, ухом прижавшись, а там он сначала закричал что-то, а потом какой-то хрип нехороший и будто плеснуло чем-то. И в дверь опять мягко так и тяжело - туп, туп...

Жалко мне Ваську, конечно. Настоящий был друг. Самый старый. Но, блин, Боливар просто не вынесет двоих. А на меня одного этого магазинчика хватит надолго.

А там, глядишь, и армия... Ну, раз в полночь об этом по телику говорили. Васька же сам слышал. А друг врать не будет.

Пять лет

Мне, когда все началось, было всего восемь лет. Вот можете говорить, что еще маленький был, что ничего тогда не понимал. А ничего понимать и не надо было. В этом возрасте просто все запоминается. Все, что видишь или слышишь. Как картинка, как фотография.

Вот я и слышал, и видел. Росло напряжение. Так говорили родители - напряжение растет. Все было в жизни хуже и хуже. В чем выражалось? Ну-у-у... Как вам объяснить. Вот, бывает, что просыпаешься, и видишь солнце, и какой-то шум на улице, и воробьи чирикают, и улыбка у тебя такая - и все хорошо. Понимаете? Все - хорошо. Легко, просто и хорошо. А тут - совсем наоборот. Хоть утром, хоть вечером - какое-то такое напряжение, как перед грозой. Просто вот ждешь все время, что сейчас гром прогремит, и молния сверкнет.

Мама даже плакала по вечерам, сидя у телевизора на кухне. У нас там стоял маленький такой черно-белый телевизор. Большой стоял в большой комнате, но она не включала его ночью, потому что тогда могла разбудить нас с сестрой. И она просто сидела на кухне, смотрела в черно-белый телевизор и плакала.

Тут любой бы заплакал, наверное. Показывали сплошные взрывы, убийства, какие-то страшные совершенно невероятные аварии. Говорили о всеобщем кризисе, и что мир катится к концу. А что вы думаете, я этого не запомнил? Я мог не знать, что это такое, не понимать слов, но уж запомнить, как говорят, что наступил большой экономический кризис, что он непременно выльется в политический, а кризис политический грозит неизбежной войной... Мы же днем большой телевизор включали. А там каждый час - новости. И в новостях вот такое же самое.

Конечно, я новости на самом деле не смотрел, я в солдатики играл. У меня были отличные солдатики - отец их сам отливал. Он плавил свинцовую оплетку кабелей в большой стальной ложке прямо на плите, а потом выливал в форму. И получались солдатики. Что? Вредно - свинец? Так я же не малолетний какой, чтобы в рот все тянуть. И потом, он их красил и покрывал лаком. То есть, на руках ничего черного от свинца не оставалось. Зато солдатики были - как живые, как самые настоящие. Ни у кого во дворе таких не было.

Вот, значит, я играл на ковре в большой комнате, а телевизор обычно работал. И говорил, говорил, говорил. Поднимешь голову, посмотришь, а там горящие кварталы, стрельба обязательно, какие-то флаги разноцветные. И дикторы нагнетают, нагнетают...

А вечером мама с работы приходила и плакала. Она тогда плакала чуть не каждый вечер.

Иногда звонил отец.

Они тогда как раз разъехались. Нам, детям, так объяснили, что они пока еще не совсем разошлись, но просто разъехались, потому что никак не могут иначе. Плохо им вместе. А теперь так выходило, что плохо уже и врозь. И что не знают они, как дальше, но с детьми, с нами, то есть, общаться будут оба.

Вот он иногда звонил откуда-то издалека. Мама сначала слушала, слушала, потом бросала трубку и опять плакала.

Иногда он звонил, а ее не было дома. Тогда трубку брала сестра или я. Чаще сестра. Она думала, что кто-то из ее мальчишек звонит. "Ухажеры", ага. Ей тогда всего четырнадцать было, а вела она себя, как будто на всю жизнь меня старше. Вот с ней отец долго разговаривал всегда. Объяснял, что у мамы стресс, что она может не успеть, что вот-вот грянет что-то страшное, и тогда все будет совсем плохо. Обещал, что в любом случае успеет приехать и спасти нас. Она потом мне все это рассказывала. После таких звонков сядет на диван, меня обнимет - вот еще, телячьи нежности какие-то - и рассказывает, рассказывает. Пугает.