Почти идеальный герой

— Зачем он крутится? — Матвей поставил запись на паузу.

— Не знаю… Вроде трезвый.

— Мобильник видишь в кармане? Кто ж так носит? Выпасть может. И повернут камерой наружу. Он снимал обстановку. А что у вас записывать? Это ж не Эрмитаж и не штаб-квартира ЦРУ. Да и прикид так себе. Шпана скорей всего местная. Но у нас не светился, я бы узнал.

Матвей запустил запись. Жанна полезла под стойку, убирая деньги.

— Позор. Уклонение от уплаты НДС. Отсюда и все ваши беды. Фамилии и телефоны клиентов, как я понимаю, вы не спрашиваете.

Алла развела руками, подтверждая догадку Бердяева.

— Ладно, сами поищем. Участковый его наверняка знает. Я всегда говорил — люди палятся на ерунде.

— Спасибо.

И Алла с нежностью положила ему кошки-ладошки на плечи, словно собираясь сделать массаж.

— Ты такой зажатый. Расслабься.

Он не успел возразить, дверь распахнулась.

На пороге стояла Татьяна. С лицом как у Снежной королевы, увидевшей в руках у Кая спички.

Матвей тут же сбросил руки Аллы, вскочил и нахмурился.

— Тань, ты зачем пришла? Я ж сказал не выходить из дома! Это опасно!

— Мы можем поговорить? Наедине?

— Конечно, — Матвей повернулся к поникшей Алле. — Алла… Геннадьевна… Подождите в коридоре.

— Я Ивановна, — зло поправила Телегина и, хлопнув дверью, вышла из кабинета.

Матвей тут же пояснил:

— Это потерпевшая… По ночному налету. Запись принесла. С камер. Раскрываю.

Вышло коряво, хоть и было чистой правдой.

— Что случилось?

Татьяна порылась в сумке и достала блокнот Матвея.

— Я тут тоже кое-что раскрыла.

— Ой, спасибо! Мне не к спеху, сам бы зашел.

— Мне к спеху… Четвертое мая. Ни о чем не говорит?

Мотя попытался вспомнить, но тщетно. Хотел тут же прогуглить «Этот день в истории», но понял, что дата каким-то образом касается его и Татьяны. И вряд ли поисковик даст нужный ответ.

— Обычный день… Весна, праздники, дача, шашлыки, все такое…

Татьяна раскрыла блокнот, пролистала и продемонстрировала нужную страницу. Вернее, ее отсутствие.

— Только он куда-то пропал.

Действительно, сразу за третьим мая шло пятое.

Черт… А ведь это провал… Он вспомнил, где находится «третье мая». Да, люди палятся на ерунде.

— Тань… Я не помню… Возможно, вырвал для чего-то. А какие проблемы?

Даже если б Матвей промолчал, его бы выдала физиономия.

— Все ты помнишь. Эта страничка сейчас в уголовном деле. На ней Трефилов написал записку Толе. С предложением встретиться. А что писать — продиктовал ты. Уж очень слог какой-то протокольный… Потом пригласил меня опечатать квартиру и подкинул в стол, пока я выключала воду.

Да, его взяли с поличным. Татьяна была у Панфилова или звонила ему. Но Мотя, словно засиженный урка, продолжал стоять в отказе, надеясь соскочить.

— Тань, кому я чего диктовал? Это бред какой-то!

Он протянул руку, чтобы положить ей на плечо, но она резко отпрянула, как от зараженного ковидом и оспой одновременно.

— Руки убрал! Значит, так, герой чужого времени! Или ты сейчас рассказываешь правду, или я несу это Панфилову и в прокуратуру! — она покрутила блокнотом перед носом совершенно растерявшегося Матвея.

Он опустился на место. Полный цугцванг. Каждое сказанное им слово только усугубляло ситуацию.

Выбора не оставалось.

Рассказал. Сбивчиво, кое-как, заикаясь. Начал с того, что хотел помочь ей, чтоб не посадили в изолятор. По мере повествования росла уверенность. Сила в правде. А правда в силе. Завершил бичеванием системы.

— Это все система долбаная! Палки, палки… Раскрытия, цифры! Не будешь выдавать — схарчат! И что мне делать?! И я тебе хотел помочь!

Татьяна же из Снежной королевы превратилась в горгону, увидевшую собственное отражение.

— Какая система?! Она из людей! Либо нормальных, либо сволочей!

— Тань, успокойся… Послушай, послушай… Это ровным счетом ничего не меняет. Мы же продолжаем ловить убийцу! Он успокоился, думает — пронесло. Я так и планировал.

— Заткнись, стратег! А если Толя жив?! Похищен или в беспамятстве! В больнице какой-нибудь!

— Это только в кино, — мрачно возразил Бердяев.

— Он жив! А самое главное, — не успокаивалась Татьяна, — допустим, ты найдешь убийцу. Что дальше? Признаешься и сядешь в тюрьму?! Да? Скажи, скажи, только честно!

Матвей, конечно бы, не признался. Но по инерции кивнул головой.

— Ну да… Признаюсь… Если найдем.

Татьяна выдохнула и обреченно развела руками.

— Да… Такому палицу в рот не клади… Все понятно.

Она не плакала, не заламывала рук. Говорила жестко и сухо. Что не удивительно. Трудное детство.

— Вы совсем спятили из-за своих палок, бабок, должностей! Значит, так, неуважаемый Матвей Александрович. С этой минуты вы навсегда исчезаете из моей жизни.

Она швырнула блокнот на стол.

— Ты просто трус и урод! И система здесь ни при чем. И приятель твой тоже. Картонки вы дешевые, а не герои.

Она посмотрела ему в бесстыжие глаза и вышла из кабинета. Без хлопка дверью. Лучше бы хлопнула.

В этом взгляде он уловил другое. Обиду не за брата, не за дело уголовное. Он разочаровал ее как женщину. Возможно, первый раз в жизни она нашла своего мужчину, а мужчина оказался козликом.