Почти искусство

Она отстранилась от него, стряхнув его руку с плеча. Перед ним встало видение: он бежит вниз по золотой лестнице и протягивает эту же руку, пытаясь задержать другую девушку. Унижение повторять самого себя — из века в век.

— Ты лжешь! Ты притворяешься! Ты жестока! — крикнул он.

Она обернулась.

— Я? Тогда ответь мне: разве ты не собираешься уже скоро покинуть меня и Эндехаавен?

Он ударил себя по лбу.

— Послушай, — пробормотал он, — надо постараться прекратить эти взаимные упреки. Да, да, я действительно думаю… Но я должен… упрекнуть себя. Я мог бы быть добрее. Но ты заперлась, когда я вернулся, не встретила меня…

— В этом ты весь: ищешь оправдания, вместо того чтобы честно оценить свой характер, — бросила она презрительно и быстро пошла в сад. Янтарь, оливковое с темно-коричневым платье и смоляные волосы — четкий силуэт в зимнем воздухе; она шла по тропинке, и ему казалось, что она не уменьшается в перспективе.

Несколько минут Дерек стоял на пороге, парализованный противоречивыми эмоциями.

В конце концов он бросился в солнечный свет.

На своем любимом месте у фьорда она кормила из рук старого барсука. Только возросшее внимание к барсуку намекало, что она услышала его шаги.

— Если ты простишь избитую фразу, я приношу тебе свои извинения. — Его боскисы подергивались.

— Мне все равно, что ты делаешь. Расхаживая у нее за спиной, он сказал:

— Перед отъездом я слышал один разговор. На Пиридине. Эти люди обсуждали нравы нашей матримониальной системы.

— Это их не касается.

— Возможно. Но их слова дали моим мыслям новое направление.

Она молча посадила старого барсука в клетку.

— Ты слушаешь, Госпожа?

— Продолжай.

— Постарайся выслушать благожелательно. Вспомни всю историю исследований галактики… или даже раньше… вспомни исследователей Земли в докосмическую эпоху вроде Шеклтона[4] и других. Это были, конечно, храбрые люди, но не странно ли, что большинство их отправлялись на край света только потому, что не выдерживали семейных неурядиц?

Дерек умолк. Она обернулась; ее яростный взгляд стер с его лица улыбку.

— Хочешь сказать, что считаешь себя мучеником? Дерек, как же ты, наверное, ненавидишь меня! Ты не только уходишь; за свой уход ты тайно винишь меня. Не важно, что я тысячи раз говорила тебе, что хочу, чтобы ты остался, — нет; все это моя вина! Я гоню тебя прочь! Так вот что ты говоришь своим милым друзьям на Пиридине, верно? О, как же ты, наверное, ненавидишь меня!

Он грубо стиснул ее запястья. Владычица сопротивлялась и звала меня на помощь. Я подошел, но остановился, как обычно, изображая бессилие. Он ругал ее, орал, чтобы она заткнулась, а она кричала все громче, дрожа от ярости в его объятиях.

Дерек ударил ее по лицу.

Неожиданно она затихла. Ее глаза закрылись — казалось, почти в экстазе. Она вся словно открылась, предлагая себя.

— Ну, бей? Бей еще, тебе же этого хочется! — прошептала она.

Эти слова, эта поза привели его в себя. Словно постигнув впервые в жизни ее истинную природу, он опустил сжатые кулаки и отступил, уставившись на нее с открытым ртом. Его ноги не встретили опоры. Внезапно он изогнулся, вскинув руки словно для полета, — и упал с обрыва.

Вдогонку ему летел ее крик.

Едва ударившись о воду фьорда, его тело начало изменяться. Бурлящая пена указывала на какую-то борьбу под водой. Потом из воды показался тюлень, нырнул под следующую волну — и поплыл в открытое море, над которым уже крепчал ветер.