Почти как люди

– Быстро же вы все подмечаете, – благодушно заметил Этвуд без всякой угрозы в голосе. – Пожалуй, даже слишком быстро.

Я промолчал, и он заговорил снова:

– Однако я рад, что вы пришли. Не часто встретишь такого проницательного человека.

– Уж не собираетесь ли вы предложить мне работу в вашей организации? – с усмешкой спросил я.

– Эта мысль, – невозмутимо ответил Этвуд, – уже мелькнула у меня.

Я покачал головой.

– Вряд ли я вам нужен. Ведь город вы уже купили и, надо сказать, неплохо с этим справились.

– Город! – оскорбленно вскричал Этвуд.

Я кивнул.

Он рывком отодвинул от стола стул и осторожно опустился на него.

– Я вижу, что вы ничего не понимаете, – произнес он. – Придется вам все разъяснить.

– Давайте, – сказал я. – Для этого я и пришел.

Этвуд с серьезным видом подался вперед.

– Не город, – проговорил он тихим напряженным голосом. – Не цените меня слишком дешево. Нечто гораздо большее, чем город, мистер Грейвс. Гораздо большее. Полагаю, я ничем не рискую, открыв вам это, ведь теперь меня уже никто не может остановить. Я покупаю Землю!

17.

Есть идеи настолько чудовищные, настолько противоестественные и возмутительные, что человеку нужно какое-то время, чтобы вникнуть в их смысл.

К таким вот идеям относится предположение, что у кого-нибудь может зародиться мысль – пусть одна только мысль – попытаться купить Землю. Завоевать ее – это куда ни шло: ведь это добрая, старая, традиционная идея, которую вынашивали многие представители человечества. Уничтожить Землю – это тоже можно понять, потому что были и есть безумцы, которые если и не кладут в основу своей политики угрозу всеобщего уничтожения, то, во всяком случае, используют ее в качестве дополнительной точки опоры.

Но купить Землю – это не укладывалось в сознании.

Прежде всего, Землю купить невозможно – ведь ни у кого не найдется такого количества денег. А если б и объявился такой богач, все равно это бред сумасшедшего, – что бы этот человек стал делать с Землей, купив ее? И наконец, это было неэтично и шло вразрез с традициями: настоящий бизнесмен никогда не уничтожает всех своих конкурентов. Он может их поглотить, установить над ними контроль, но отнюдь не уничтожить.

Этвуд балансировал на краешке стула, как встревоженная хищная птица, – должно быть, в моем молчании он уловил осуждение.

– Тут комар носа не подточит, – проговорил он. – Все совершенно законно.

– Возможно, – выдавил я.

Однако я чувствовал, что тут есть к чему придраться. Если б я мог выразить это словами, я бы объяснил ему, что здесь не так.

– Мы действуем в рамках социального устройства человеческого общества, – продолжал Этвуд. – Наша деятельность базируется на ваших принципах и законах, которые мы соблюдаем со всей строгостью. Мало того, мы придерживаемся ваших обычаев. Мы не нарушили ни одного. И уверяю вас, друг мой, что это не так-то просто. Крайне редко удается провести подобную операцию, не нарушая обычая.

Я попытался что-то сказать, но слова лишь булькнули в горле, да там и остались.

– В наших деньгах и ценных бумагах нет ни единого изъяна, – заявил Этвуд.

– Как сказать, – возразил я. – Что касается денег, то у вас их слишком много, чересчур много.

Но беспокоила меня вовсе не мысль о чрезмерном количестве денег. Меня встревожило что-то другое. Нечто куда более важное, чем эта денежная вакханалия.

Меня насторожили кое-какие его слова и то, как он их употреблял. То, как он произносил слово «наше», словно имея в виду себя и каких-то своих сообщников; то, как он употреблял слово «ваше», как б подразумевая под этим все человечество, за исключением некой групп себе подобных. И то, как он особо подчеркнул, что действует в рамках социального устройства человеческого общества.

Мой мозг словно раскололся надвое. И одна его половина вопила от ужаса, а другая призывала к благоразумию. Ибо мысль, пронзившая его, была настолько чудовищной, что сознание отказывалось ее воспринять.

Теперь он уже улыбался, и при виде этой улыбки меня внезапно захлестнула жгучая ярость. Вопль, исторгавшийся одной половиной моего мозга, заглушил разумные доводы другой, и я поднялся со стула, выхватив из кармана пистолет.

В тот момент я бы убил его. Не задумываясь, без всякой жалости я выстрелил бы в него в упор и убил. Все равно что я раздавил бы ногой змею или прихлопнул муху.

Но выстрелить мне не пришлось.

Потому что стрелять было не в кого.

Даже не знаю, как это объяснить. Объяснить такое невозможно. Подобного явления еще не наблюдало ни одно человеческое существо. Ни в одном человеческом языке нет слов, чтобы описать, что сотворил с собой Этвуд.

Он не заколебался, постепенно растворяясь в воздухе. Он не растаял. Что бы с ним ни произошло, это случилось мгновенно.

Только что он сидел передо мной. А через мгновение его уже не было, я не заметил, как он исчез.

Раздался негромкий стук, как от падения легкого металлического предмета, и по полу запрыгало несколько угольно-черных кегельных шаров, которых тут раньше не было.