Почти как три богатыря

Картина маслом усугублялась тем, что рабочая форма одежды для обслуживающего персонала, в которые, по придворному протоколу (глава 66 «Костюмы для разных чернорабочих») одевались женщины самого старшего «бальзаковского» возраста, состояла из чёрных сарафанов с капюшонами. Коли не это, может быть подобного эффекта от произошедших случаев и не произошло.

Смекнув, что к чему, придворные лекари-аптекари в ускоренном темпе рекомендовали заменить государев морально-душевный раздражитель (бабулек в тёмных балахонах) на их полную противоположность. Не трудно угадать, что вместо старых женщин в тёмном, ключевые должности уборщиков, дворников, садовников и сантехников во дворце заняли их вторые половины – бородатые тороватые мужички в белых льняных косоворотках и парусиновых шароварах. Эта тактическая перемена пошла на пользу государю. Теперь, при встрече с обслугой, государь не вздрагивал испуганно, как прежде, а останавливался рядом со «старцами» и, поглаживая их пушистые бороды, подолгу беседовал с последними о «бренном бытии мира сего».

И хотя разговоры про «тот свет» царь-батюшка Владибор уже не так часто заводил, лекари, втихаря организовавшие конспиративный консилиум, помимо водных процедур и антимаразматической оздоровительной гимнастики, так, на всякий случай, прописали государю и обёртывание простынями совмещённые грязевыми ваннами. А всё потому, что на консилиуме, максимальным большинством голосов дворцовые эскулапы решили, коли в ближайшее время не получит князь положительного стресса, может в любой момент «загнуться» от стресса отрицательного ибо, как сказал их «главврач», Склифаил Кулебякин, завершая консилиум: «Все хвори от душевных стрессов, один лишь насморк у гусар наших от удовольствия».

* * *

Если ночь не приносит прохлады, если утренний ветер, вместо свежести, обдаёт немилосердным зноем, значит я всё ещё в пустыне и я всё ещё жив, а это уже немало, думал прожаренный почти до корки головного мозга королевич Полисей, продолжая карабкаться по высокому гребню бесконечной череды барханов, волоча за собой упиравшегося Искалибура.

Ситуация была аховая. Заслуженный ветеран всех спецопераций следопыта – его боевой конь – неожиданно для всех, и в первую очередь, для хозяина, сломался первым в морально-психологическом плане, твёрдо приняв нелёгкое, для своей тягловой натуры, решение: издохнуть от этого чёртового обезвоживания, лёжа, в спокойной обстановке.

Но королевич не мог допустить этого и, пеняя на, как он в душе надеялся, кратковременную слабость духа боевого товарища («Поверь мне, Искалибур, лучше семьдесят семь раз покрыться потом, чем один раз инеем») продолжал тащить коня в счастливое будущее, где будет очень прохладно и много, много воды во всех её проявлениях.

Мерцавшие на резво светлеющем небосводе звёзды, с интересом наблюдавшие за потугами упрямого рыцаря, поочерёдно растворялись в космической бесконечности, а на восходе грозным заревом зарождалось утро очередного немилосердно знойного дня.

Несмотря на отнюдь не романтическое настроение, королевич, бросив начинавшего бесить своей безвольностью коня на песок, залюбовался рассветом, яркие краски которого напомнили ему дела давно минувших дней.

– Эй, Искалибур, помнишь как мы на Проклятых прудах по утрам охотились? – потрепал коня по загривку Полисей. – Сколько дичи били! Одних кикимор полтелеги набивали!

Да, весёлое было время, беззаботное.

Королевич, аккуратно чтобы не растрескались, улыбнулся пересохшими обветренными губами воспоминаниям своей боевой юности. Никаких тебе рыцарских контрактов на совершение подвигов, никаких обязательств и слов чести. Катайся себе по родному королевству, твори добро добрым, а зло злым, и всё сугубо на своё усмотрение.