Никита с помощью Дружинки взлетел на лошадь. Сел по удобнее. Но тут же услышал грозный окрик Дружинки:
– Ближе к голове, я сказал же тебе. Спину не гни, прямо держи. Ноги не свешивай, бока зажимай. Едем за Ямские кусты.
Никита пододвинулся вперед, здесь было куда еще, выпрямил спину и ногами сжал бока лошади. Дружинка легко вскочил на вороного коня, другого потянул за собой на веревке. И поскакал. Никита тронул свою лошаденку, но на команду «Но-о», она среагировала как-то вяло и тихо поплелась в ту же строну, куда умчался Дружинка. И напрасно Никита бил ее в бока пятками. Скорости она не прибавляла. Конечно, он завидовал Дружинке, как ему хотелось быть на его месте, но через некоторое время он понял, что езда на лошади, даже на самой захудалой, тоже требует навыка. Потихоньку подкрасил сумерки. Ноги уже не хотели сжимать бока, а задница отказывалась сидеть на столь жестком кресле. Ему уже не хотелось лететь на коне птицей, а хотелось бодро шагать по дороге. Но тут вдалеке показался костерок. «Там, наверное, и пасется табун и это, как его, ночное, – подумал Никита». Послышался приближающийся топот копыт. И перед ним вырос на вороном жеребце Дружинка:
– Ну что ты еле шевелишься? Давай быстрее.
– Куда торопиться-то. Вся ночь впереди.
Он так же не спеша доехал до костерка. Вокруг него сидела стайка детворы и полулежал бородатый дед в полушубке. Ребята с разбегу стали прыгать через костер, Никита, позабыв про натертый зад, тоже включился в эту игру, потом стали играть в догонялки. «Весело живут, – подумал Никита, – а у нас ходят все чуть живые, скукотища». Ребятня, окончательно выбившись из сил, расселась вокруг костра. Стали просить деда, чтобы он чего-нибудь рассказал по войну со степняками или чего-нибудь страшное. Дед, которого почему-то звали Неупокой, хитро посмотрел на ребят, хмыкнул в усы и сказал:
– А как испугаетесь да разбежитесь, чего я один с конями делать буду?
– Не, не испугаемся, – нестройным хором загалдели ребята.
– Ну, про войну чего рассказывать. Дело такое. Не робей, да бей басурманина. Товарищей в беде не бросай, и отступать не моги, только вместе со всеми. Вот силушку, да сообразительности и набирайтесь, пока растете. Вон как ловко вы тут прыгали да бегали. И перед басурманином не дрожать надо, а переигрывать его, чтоб всегда наша брала. Я лучше вам одну бывальщину расскажу, мне ее еще моя бабка сказывала. Жил в наших краях один казак. Звали его Найден. Его в степи младенцем нашли, видимо полон гнали и не захотела мать, чтобы он в неволе рос и оставила его в степи или выживет и вольным казаком будет или сгинет, но не будет рабом. Нашли его казаки, как раз станица мимо проезжала и плачь, услышала. Ну и назвали его Найденом. Вырос справный казак, проворный, сметливый, но как-то раз проглядел он как на него аркан накидывали, ну и утащили его татарове в полон. Сидели они там, как положено в яме. Есть пить почти не давали. Так что слабели наши герои не по дням, а по часам. Уже некоторые от муки такой и помирать начали. Все уже думали, что и им недолго осталось. А год был жаркий да засушливый, дождей не было, вся степь выгорела, реки обмелели. И чтобы до воды добраться нужно было по илу идти, а не хотелось их девкам ноги пачкать, ну они и решили наших пленных заставлять воду на берег таскать. Ничего не скажешь работа не из легких, хоть вдоволь напиться можно, а там смотришь какую живность в воде поймаешь и голод утолишь. Чего скривился, нам не сгинуть надо, а выжить и басурмана одолеть. А если надо, то и лягушек с мышами есть будем. Окрепли наши ребята понемногу и стали думу думать как из неволи выбираться.
А тут еще приглянулась Найдену одна турчанка. Стан точеный, брови черные, коса до пояса, ручки белые, пальцы тонкие, губки алые. «Моей будет», – подумал Найден. Вечером в яме он друзьям рассказал о турчанке, те стали недовольно ворчать: «Ишь чего удумал, ты сначала выживи». «Да я не только выживу и сбегу и турчанку эту с собой заберу, – говорил им Найден, – я заговоренный, наверное, я чую, что не в плену я погибну, а в другом месте, меня как бы кто-то охраняет, для чего-то бережет. Сколько раз смерть моя на волосок от меня была, сколько товарищей погибло, а мне ничего».