Почти невинна

Наступило еще одно утро, солнечное, полное надежд майское утро, и он вспомнил другой день, первое мая, когда вышел на рассвете набрать ноготков у реки, прежде чем первые лучи высушат росу. Бутоньерка предназначалась его нареченной — живому, жизнерадостному созданию с длинной косой, сверкающими серыми глазами и полным пренебрежением к его стараниям соблюдать придворный этикет. Он как сейчас видел ее, раздающую подружкам его цветы и весело благодарившую за подарок. Она, кажется, так и не поняла, что тот букетик имел особое значение. И Эдмунд снова чувствовал ту почти детскую досаду. Позже, когда они плясали вокруг майского дерева и девушки, молоденькие и постарше, преследуемые парнями как в шутку, так и всерьез, с визгом разбегались, он поцеловал ее. Поцеловал из злости и свирепой решимости привлечь ее внимание к своим притязаниям. Неужели в последующие годы их отношения так изменились? Да, на людях она оказывала ему всяческое уважение, как полагается порядочной жене, но когда они оставались одни… он не скрывал от себя, что жаждет больше, чем обычной веселой улыбки, спокойного дружелюбия, покорности в постели. Он хотел, чтобы она отвечала ему той же страстью. Хотел удостовериться, что она, возможно, желает от него большего, чем он готов дать… Хотел почувствовать, что она испытывает то же самое, что и он.

Эдмунд поднял лицо к солнцу. В этой стране он начнет все сначала. Они начнут все сначала. Его воспоминания о пребывании в чистилище, на пороге смерти лишь подстегивали наслаждение жизнью и благодарность Господу за милосердие. Во многом он был подобен человеку, родившемуся вновь, а впереди расстилалась жизнь, чистый пергамент, на котором он напишет все, что будет угодно ему. Свою любовь. И создаст рифмованное двустишие.

Час спустя герольд с новостями о скором приезде сьера Эдмунда де Брессе выехал из города и галопом помчался по белой извилистой дороге к равнинам Пикардии.

Гай вошел в сад, томившийся под ярко-голубым майским небом. В воздухе разливался тяжелый запах сирени. Мелодичный перебор струн лютни доносился из центра сада, где звонкие струи фонтана лились в каменную чашу, а голуби нежно ворковали в своем домике, стоявшем в саду трав, в зарослях тимьяна и розмарина, шалфея и майорана.

Гай ступал осторожно в надежде застать маленькое общество врасплох и незаметно понаблюдать хоть несколько минут. И вспоминал другой день, первого мая, когда женщина, сидевшая с малышкой на коленях, сама была ребенком. Веселым, порывистым, дерзким, смеющимся, любящим ребенком, просившим у него серебряный пенни и дувшимся, потому что они ехали слишком быстро и она не успевала как следует рассмотреть жонглеров и другие заманчивые зрелища по пути в Лондон.

Гай спрятался за ракитником и, скрытый кисточками желтых цветов, кивавших с длинных стеблей, с улыбкой подсматривал за дружной компанией. Тео наигрывал на лютне и тихо пел. Паренек был наделен гибкими пальцами и сладостным высоким тенорком. Эрин и Марджери усердно шили крохотные одежки, отделывая их кружевом из высокой корзинки с нитками и тесьмой. Новорожденная спала на руках у матери.

Магдалена сидела на мягком табурете в тени плакучей ивы, лениво играя с пушистыми желтыми сережками, медленно падающими ей на колени. Сегодня она была одета в простой котт из желтоватого полотна. Волосы покрывала белая шелковая сетка. Веки полуопущены в легкой дремоте, лицо светится спокойной радостью, губы мягки… но по-прежнему чувственны. Она все еще немного бледна, но не болезненной бледностью, а скорее белизной человека, выздоравливающего от недолгого недуга.

— Я знаю, что вы здесь, господин, — неожиданно выговорила она, поворачивая голову к ракитнику и улыбаясь. — Намереваетесь шпионить за нами, сэр?

— Нет, решил посмотреть, как вы тут. — Гай со смехом выступил из укрытия. — Очень милая песня, Тео. Уделяй ты столько же внимания латыни, как пению и игре на лютне, наверняка был бы в большем ладу с окружающим миром.

— О, стыдитесь, господин! — запротестовала Магдалена. — Похвалить мальчика лишь для того, чтобы иметь предлог наговорить кучу неприятных вещей!

Тео отчаянно покраснел при напоминании о недавней выволочке, полученной им от наставника пажей. Гай сжалился над мальчиком.

— Вы правы, госпожа. Я снимаю все нарекания и оставляю комплимент. Тео, найди Джеффри и передай, что я уезжаю через час.

Паж, облегченно вздохнув, немедленно исчез, а все еще смеющийся Гай уселся на каменную скамью подле голубятни. На каменной плите дорожки стояла чаша с пшеницей, и он зачерпнул горсть и поднес птицам, не сводя глаз с Магдалены и своей дочери. На его ладонь спустилась голубка и, похлопав крыльями, осторожно взяла зернышко и улетела.

— Куда вы собрались, господин? — осведомилась Магдалена, перекладывая спящее дитя на другую руку.

— В Серьяк. Тамошние люди недовольны повышением податей, — беспечно бросил он. — Крестьянам нужно напомнить, что сьер де Брессе должен получать доходы хотя бы для того, чтобы обеспечить надлежащую защиту своим вассалам.

Еще одна голубка клюнула зерно из его ладони.