Почти невинна

— Пойдем, я отведу тебя в шатер, где уже ждут женщины, — предложил Гай, вставая. — Шатер слишком мал для троих, но они могут спать на свежем воздухе.

Магдалена нахмурилась.

— Ты не боишься, что их обесчестят?

Она обвела красноречивым взглядом лагерь: воинов, суетившихся у жаровен, чистивших доспехи, ужинавших, передававших друг другу фляги с медовухой и элем. Обстановка казалась спокойной, но кто знает, что случится, когда погаснут огни?

— Сомневаюсь, что они будут так уж сопротивляться, — сухо обронил он, вспомнив, в каком виде вернулись служанки Магдалены.

Та, весело хмыкнув, осторожно просунула в его ладонь свою. Гай на секунду застыл, словно собираясь отнять руку, но тут же смирился. В конце концов жест казался таким естественным!

Но вскоре Гай искренне раскаялся в том, что позволил Магдалене такую вольность. Ее мизинец принялся чертить крошечные кружочки на его ладони. Он и не ожидал, что это простое движение окажется столь чувственным намеком на куда более вольные, тайные и разнузданные ласки, дозволенные только любовникам.

Он хотел что-то сказать, но она повернула к нему лицо, очевидно, распознав женской интуицией, какое воздействие производит на него ее коварная игра. Он ощутил, что снова скользит в заманчиво разверзшуюся пропасть, вернее, летит очертя голову туда, где Магдалена успела раскинуть свою паутину. От кого она научилась подобным далеко не невинным вещам? Впрочем, откуда ему знать степень ее невинности? Она никогда не скрывала, чего хочет от него, и знала, что он желает от нее того же самого. Такие решимость и упорство в достижении подобной цели отнюдь не свойственны невинным душам. Возможно, она с самого рождения не была невинна. Разве женщины посланы на землю не для того, чтобы искушать мужчин? А ведь сам Джон Гонт сказал, что Магдалена явилась в мир в момент зла и предательства. И принесла с собой двойную опасность.

Но в разгар его мрачных мыслей и тщетных стараний удержать себя на краю, не упасть в бездну порока она снова усмехнулась, тихо, лукаво, чувственно, и Гай понял, что пропал. Что безуспешно пытается выиграть время. Тем не менее он проводил ее до шатра и поспешно распрощался, пожелав спокойной ночи.

Шатер действительно был очень мал и вмещал всего лишь один соломенный тюфяк. Было слишком холодно, чтобы спать обнаженной, как привыкла Магдалена, поэтому она, не сняв рубашку, заползла под меховую полость и долго лежала, прислушиваясь к звукам затихающего лагеря. Завыла одичавшая собака, и протяжные звуки были подхвачены всей стаей. У Магдалены мурашки пробежали по коже. В этом призыве слышалось нечто буйное, первобытное, настойчивое, будившее в душе некий странный отклик, которому, как оказалось, нужно было совсем немного, чтобы родиться и окрепнуть. Постепенно огромная приливная волна подхватила ее, понесла куда-то, наполняя тело непонятной страстной потребностью, обдавая жаром, несмотря на ночной холодок.

Она с безусловной ясностью поняла, что время настало, хотя так и не смогла придумать подходящего предлога.

Закутавшись в полость, она украдкой вышла из шатра. Часовой дремал на посту. Эрин и Марджери мирно похрапывали на земле.

Легким призраком она прошла по лагерю. Темный мех и темные волосы сливались с ночной тьмой. Впереди смутно поблескивали огоньки еще не погасших факелов, обозначивших границы их лагеря. Привязанные к колышкам лошади фыркали и переминались, пощипывая травку. Все вокруг было тихо и мирно, ничто не тревожило покоя дремлющего лагеря.

Дракон де Жерве трепетал над шатром Гая в легком ветерке. Магдалена медленно продвигалась вперед, чувствуя под босыми ступнями жесткую, мокрую от росы траву. Никто не видел ее, кроме полусонного пажа, который объелся зелеными яблоками из попавшегося по пути сада и теперь страдал от последствий. Но парнишка принял ее за видение, вызванное его недомоганием, иначе говоря, болями в животе и поносом, и прошептал молитву святому Христофору, когда мимо проплыло полупрозрачное привидение.

Гаю так и не удалось заснуть. В шатре тускло мигал масляный светильник. Его обуревали безумные мечты. Тело томилось неудовлетворенными желаниями. И это он, который всегда считал себя человеком воздержанным! Он был верен Гвендолен, если не считать редких случаев во время очередной жестокой войны, когда смертельная опасность и запах смерти будили неукротимое вожделение, вскипавшее словно нарыв на коже, который требовалось вскрыть быстро и решительно, чтобы он не загноился и не отравил его разум и тело. Со времени кончины жены он довольствовался продажными женщинами, и только в случае крайней необходимости. После Гвендолен ему никого не было нужно.