Почти нормальная семья

– Так что тебе не придется одалживать машину, – сказал он.

– Но послушай, папа, тридцать тысяч! Страшно подумать, какие это деньжищи! Я же сказала – больше всего мне нужны деньги на поездку.

Он взглянул на экран:

– Посмотрим. Мне он очень нравится.

– Но ведь день рождения не у тебя!

Остаток вечера я просидела на диване между мамой и папой. Между ними ощущалась какая-то положительная энергия. Все было необычно спокойно. Мы мало говорили, да это и не требовалось. Мне было так хорошо. Откинувшись на спинку дивана, я на минуточку закрыла глаза. Когда я проснулась, часы показывали начало первого. Папа храпел, открыв рот, положив щеку на раскрытую книгу. В другом углу дивана сидела мама, подтянув под себя колени, со слезами на глазах.

– Что случилось? – сонным голосом спросила я.

– Собака… – проговорила она, указывая на экран телевизора. – Собака погибла.

Я похлопала ее по плечу:

– Мама, в голливудских фильмах собаку всегда убивают. Ты еще этого не выучила?

Покопавшись под подушками, я выудила свой мобильник.

Четыре пропущенных звонка от Криса. Одно новое сообщение.

Я кликнула на эсэмэску и обнаружила, что она послана с номера, не внесенного в список моих контактов.

Сейчас он наверняка чудесно с тобой обращается. Со мной он тоже поначалу был таким. Мне понадобилось два года, чтобы понять, кто он такой. Не хочу, чтобы ты повторяла мои ошибки. Будь осторожна.

Какого дьявола! Неужели Линда настолько не в себе, что до сих пор не хочет отпускать Криса? Пытается контролировать того, с кем он встречается? Рушить все, что может сделать его счастливым?

Еще раз перечитав сообщение, я удалила его и занесла номер Линды Лукинд в черный список.

Поднимаясь по лестнице, я набрала Криса.

– Наконец-то, – сказал он. – Я уже начал волноваться.

На заднем плане раздавался шум. Звуки мотора, гудок.

– Прости, я отключилась на диване.

– Ты должна выйти. Я сижу в машине. Забронировал для нас с тобой люкс в Гранд-отеле.

71

Эльза отпирает дверь Винни-Пуху, и тот с сомнением останавливается на пороге.

– Ты здорова? – осторожно спрашивает он.

– Да, а что?

Правда, я лежу на кровати, но я полностью одета.

– Они говорят, что вчера ты была больна, – объясняет Винни-Пух.

Я уже и забыла об этом.

– Да нет, ерунда, просто не хотелось встречаться с психологом.

Винни-Пуха мои слова, кажется, не убедили. Неуверенными движениями он достает свои папки и пенал.

– Не понимаю, зачем заставлять человека ходить к психологу? – говорю я.

Винни-Пух рассеянно перелистывает «Преступление и наказание».

– Это действительно может быть утомительно. Я много раз думал, что мне надо пройти курс психотерапии, но так и не нашел в себе сил.

Я сажусь рядом с ним со своим блокнотом в руках.

– Ну как идут дела с твоим эссе? – спрашивает он.

– Да так себе.

Текст по-прежнему состоит из четырех убогих предложений.

– Давай побеседуем об этом, тогда к тебе наверняка придет вдохновение, – говорит он, перелистывая Достоевского. – Что ты думаешь по поводу этой книги?

Некоторое время я размышляю.

– Она такая длинная.

Подумать только – я по доброй воле перепахала длиннющий русский роман девятнадцатого века! И даже не возненавидела его.

Раскольникову чуть больше двадцати, и он думает, что умнее других. Поскольку ему очень нужны деньги, он решает убить старуху-процентщицу, которую сам описывает как отвратительное злое существо, не заслуживающее того, чтобы жить.

Не надо учиться десять лет в педагогическом институте, чтобы понять, чего добивается Винни-Пух.

– Какова твоя отправная точка? – спрашивает Винни-Пух и указывает на заголовок в моем блокноте: ЭССЕ. – Тебе нужен исходный вопрос. Например: все ли убийства одинаково отвратительны, или могут быть смягчающие обстоятельства?

Я задумчиво смотрю на него:

– Насколько ты посвящен в дело?

– Посвящен? Во что?

Он пытается изобразить непонимание, однако Винни-Пух не в состоянии обмануть и детсадовца.

– Сейчас мы говорим об этих двух романах, – заявляет он. – Ни о чем другом.

Я киваю и саркастически улыбаюсь:

– Ясное дело, могут существовать смягчающие обстоятельства.

– Это само собой разумеется?

– В этих книгах их, возможно, нет, но в реальности они могут присутствовать. Чисто гипотетически.

– Гипотетически, – повторяет Винни-Пух, словно никогда раньше не слышал этого слова. – Что, например? Что может оправдывать лишение другого человека жизни?

– Не оправдывать. Это другое дело. Мы ведь говорим о смягчающих обстоятельствах.

– Приведи пример, – говорит Винни-Пух, разводя руками.

– Самооборона.

– Это совсем другой случай. Тогда речь уже не об убийстве. Каждый имеет право защищаться. Приведи мне другой пример.

Я почесываю щеку.

– Некоторые не заслуживают того, чтобы жить.

Глаза Винни-Пух сужаются.