Я ускоряю шаг, – со зверем, завывающим столь зловеще, мне встречаться точно не хочется, – и влетаю в крошечную комнатку-ресепшн, пропахшую залежавшимися сигаретами и кофе. За красно-коричневой занавеской тихо, почти неслышно бормочет телевизор – кто бы ни сидел перед экраном, вряд ли это внимательный зритель, явно, что телевизор работает фоном.
На длинной деревянной стойке регистрации серебряный колокольчик. Звоню дважды.
В то время как я жду, пока кто-нибудь подойдет, я рассматриваю скромную обстановку комнаты. Большую часть пространства занимает стойка; позади нее на стене аккуратно развешены ключи.
Подавшись влево, я пытаюсь хоть что-то разглядеть в щели занавески, но напрасно – ничего и никого не видно. Только я собираюсь звонить еще раз, как появляется пожилой джентльмен, сонно потирая веки.
– Чем могу помочь, мисс? – добродушно спрашивает он, улыбаясь.
Если бы у меня был дед, я бы хотела, чтобы он выглядел в точности как этот старик. У него редеющие седые волосы и обветренная кожа, и мне он уже нравится.
– На сколько дней хватит этих денег, если я здесь остановлюсь? – спрашиваю я, порывшись в рюкзаке и высыпав свои скромные сбережения из бумажника на стойку.
Дедушка, как я его мысленно окрестила, подсчитывает деньги и хмурит бровь.
– Дня четыре, может, пять, – сообщает он, раскладывая банкноты и монеты по разным кучкам. – Это все, что у вас есть?
– Да, – отвечаю я, устало потирая лицо.
Я знаю, что там немного, но как только наступит утро, я пойду искать работу.
– Вы здесь надолго или проездом? – мягко спрашивает дедушка.
Почему-то вопрос не кажется мне неуместным – возможно, потому, что его глаза в обрамлении лучиков морщин светятся лишь добротой.
– Надолго я не задержусь. Найду работу, поднакоплю денег и поеду искать маму, – признаюсь я, удивляя саму себя.
Впервые я с кем-то поделилась своими планами. Рассказав о них, я почувствовала, что то, что я делаю – и, куда важнее, что я уже сделала – стало более реальным.
– Понятно.
Дедушка хмурится, и вот оно. В его старых мудрых глазах появляется жалость.
Я ненавижу этот взгляд и тут же жалею о том, что выдала себя.
– Так я могу снять комнату? – спрашиваю я, не давая дедушке возможности выведать обо мне что-то еще.
– Конечно, – быстро кивает он, и жалость во взгляде исчезает.
Дрожащими пальцами он тянется за ключами от моей комнаты, и я гадаю, есть ли здесь человек, который помогает ему. Кто-то помоложе и не такой хрупкий.
Дедушка должен быть в постели или в каком-нибудь круизе для старичков, направляясь на Багамы, а не стоять за стойкой регистрации в этот поздний час.
Я с интересом наблюдаю, как он спокойно, не спеша вытаскивает из-под стойки блокнот в кожаном переплете, – может, просто потому, что он такой… старый?
Дедушка тянется за очками в серебристой оправе, висящими на шейной цепочке. Когда он водружает их на кончик узкого носа, я рассматриваю его загорелые морщинистые ладони. Затем я смотрю на свои руки, такие юные и гладкие, и мне трудно поверить, что когда-то руки дедушки напоминали мои. Меня поражает то, как возраст меняет внешность. Когда я буду такой же старой, как дедушка, мои руки тоже будут в морщинках? Впрочем, в моем случае правильнее сказать «
Он подталкивает ко мне ключи, и они скользят по стойке, возвращая меня из грез в реальность. Когда я смотрю на него, в его глазах снова этот чертов сочувственный взгляд. Я поспешно хватаю ключи, чтобы поскорее убраться подальше от его жалости.
– Что именно ты ищешь? – спрашивает дедушка, пока я не успела сбежать.
Я удивленно поднимаю бровь, не понимая, о чем он говорит.
– Да я про работу, – поясняет он с улыбкой.
Я пожимаю плечами.
– Что угодно, лишь бы платили, и работа была более-менее законной. Хотя незаконная тоже сойдет, а если что – я
Дедушка громко, от души смеется и утирает слезу в морщинистом уголке глаза.
Я осторожно улыбаюсь, но в следующую секунду улыбка исчезает.
– Что ж, если хочешь знать, – говорит дедушка, непринужденно облокачиваясь на стойку, – есть тут у нас одно рабочее место.
– Правда? – с интересом спрашиваю я.
– Сильно не радуйся, работать придется на кухне – готовить завтрак для гостей, а потом еще убираться в комнатах, когда постояльцы съедут. Могу предложить тебе дешевую комнатку. Зарплата, конечно, не ахти, но…
– Все супер, – перебиваю я. – Можно, я начну завтра?
Дед широко улыбается. У него не хватает нескольких коренных зубов.
– В смысле – сегодня, – поправляет меня он, оглядываясь на белые настенные часы. Дежа вю…
– Это значит «да»? – уточняю я, оставив без внимания его комментарий и мысленно скрестив пальцы.
Дедушка улыбается, и его добрые серые глаза отвечают мне без слов.
– Кстати, меня зовут Хэнк, – представляется он, протягивая ладонь.
Мысленно благодаря Бобби за то, что он отправил меня сюда, я смотрю на руку Хэнка, обветренную, морщинистую, и твердо пожимаю ее.
– А меня – Пейдж. Пейдж Кессиди, – говорю я.
Имя легко слетает с языка.
Только ведь это действительно я.