Почти серьезно

Странно мне было все это слышать, и в то же время интересно.

В цирке Никитин держался особняком, почти ни с кем не дружил, но любил посидеть в компании, поиграть в карты. Единственный человек, преданный ему по-настоящему, был конюх — бессловесный пожилой мужчина, проработавший у Николая Акимовича много лет, ассистировавший ему еще до революции.

В домашнем кругу Никитин слыл человеком прижимистым. Часто раздражался по пустякам. Он педантично требовал выполнения всех своих просьб и капризов. Например, если наказывал кому-нибудь из домашних сварить яйца, то говорил так:

— Положи яйца в кастрюлю, залей водой так, чтобы они не высовывались из нее. Прочти три раза «Отче наш». Потом вытащи яйца и подержи под холодной водой, после этого протри салфеткой и подавай на стол.

Как и многие старые артисты, Никитин верил в приметы. Он сатанел, если видел, что кто-то сидит на барьере спиной к манежу или грызет семечки в зале.

Не терпел, если кто-нибудь перебегал дорогу перед выходом на манеж. Этого не любит никто из артистов, но, если подобное случалось с Никитиным, он взрывался, отшвыривал шамбарьер и не шел работать. На одной из премьер неопытный униформист перебежал ему дорогу. Никитин выругался, отбросил шамбарьер и направился в гардеробную. Директор цирка буквально повис на Никитине и чуть ли не со слезами уговорил не срывать премьеры. И надо же, именно в тот вечер лошадь по кличке Отелло схватила руку Никитина зубами, стала на дыбы и протащила дрессировщика несколько метров по манежу. Рана оказалась настолько серьезной, что кисть руки пришлось ампутировать.

Все думали, что после этого Никитин уберет лошадь из конюшни. А он ее оставил. Именно она и исполняла коронный трюк — смеялась.

С тех пор Никитин выходил на манеж, держа шамбарьер, которым, кстати, он владел виртуозно, в левой руке, а на правую надевал протез в перчатке с зажатым стеком.

Животных Никитин любил. Однажды он подобрал на улице выпавшего из гнезда птенца. Принес его домой, долго выхаживал. Из птенца вырос задиристый воробей, которого прозвали Сильвой. Воробей настолько освоился, что спал у Николая Акимовича в кармане пиджака, склевывал со стола крошки, а когда приходили гости, усаживались за преферанс, прыгал по столу, переворачивая клювом карты, садился на головы играющих, бойко чирикал. Поведение воробья всех забавляло. Только Николай Ольховиков невзлюбил Сильву, утверждая, что он подглядывает в карты и своим чириканьем дает сигналы хозяину, поэтому тот и выигрывает.

Долгое время прожил воробей у Никитина. Но однажды Николай Акимович пришел в цирк грустный и сообщил:

— Беда у меня. Сегодня вышел из дому и не заметил, что Сильва сидит на плече. А во дворе стая воробьев… Сильва их увидел и к ним. Уж я звал-звал. Думал, прилетит…

Мне рассказывали, как в начале войны, работая в Магнитогорске, Никитин на одной из репетиций резко щелкнул шамбарьером, и из его перстня вылетел камень. С перстнем Никитин никогда не расставался. Черный бриллиант в четыре с половиной карата представлял огромную ценность. Найти его на манеже было нелегко. И Никитин объявил:

— Кто бриллиант найдет, плачу тысячу рублей!

Все бросились искать камень. Униформисты и артисты буквально просеяли опилки через решето, но камень не нашли. Николай Акимович ходил злой, ни с кем не разговаривал и работал в тот вечер хуже, чем всегда.

На другой день было обычное представление.

Последним номером в первом отделении шли «Икарийские игры». Участники номера — мальчики десяти-двенадцати лет. Самый маленький из них — его все почему-то звали Чапаем, делая сальто-мортале, вдруг увидел, что у самого барьера в опилках что-то блеснуло. Сделав в сторону барьера два «колесика», Чапай поднял блестящий камушек, засунул его за щеку и продолжал номер.

Бриллиант понесли Никитину всей гурьбой. Мальчишки договорились, что тысячу рублей, которую Никитин обещал за находку, разделят между собой, и заранее предвкушали, сколько они смогут накупить на эти деньги полезных вещей.

Никитин же впустил к себе в гардеробную только Чапая, а перед остальными захлопнул дверь. Минут двадцать ожидали ребята выхода своего товарища. Чапай вышел и дико захохотал. Оказывается, когда он вошел в гардеробную, Никитин, взяв у него камень, долго рассматривал его около лампочки, наслаждаясь блеском и игрой граней.

— Ну, ты молодец. Просто молодец… Садись. — Николай Акимович указал Чапаю на стул.

Затем, звеня ключами, он долго открывал замок массивного, окованного железом старинного сундука. Чапай ожидал увидеть в сундуке толстые пачки денег, а там оказались старые костюмы, коробки, шляпы…

Со дна сундука Никитин достал початую бутылку коньяка и две потертые серебряные стопки. Осторожно, чтобы ни капли не пролить, он наполнил стопки коньяком и, торжественно протянув одну из них Чапаю, сказал:

— Ну, ты молодец. Просто удалец. За это можешь выпить.

Парень сделал глоток, закашлялся и отставил стопку. А Никитин выпил свой коньяк до дна.