Почти серьезно... (С иллюстрациями автора)

Время репетиций для Карандаша было священным. Рассказывали, что, когда Карандаш еще учился в цирковом техникуме, он познакомился с девушкой и пригласил ее в кино. А чтобы не опоздать на репетицию, он завел дома будильник и положил в карман. В середине сеанса звонок будильника переполошил всех окружающих. На репетицию Карандаш не опоздал, но, говорят, девушка с ним больше не встречалась.

Репетируя «Сценку на лошади», я впервые испытал на себе, как делается клоунада. Карандаш приходил на репетицию, держа в руках листок бумаги. Видимо, он заранее разрабатывал трюки, текст и все это записывал. Все, что он придумывал, пробовалось по нескольку раз. Мы с Барашкиным ощущали себя пешками. Куда нас ставил Карандаш, там мы и стояли, по команде падали, по команде двигались. Все распоряжения выполняли беспрекословно, не раздумывая и не обсуждая их. Один только раз я робко сказал:

— Наверное, главное, Михаил Николаевич, чтобы публика не узнала, что мы артисты?

Карандаш, услышав мою реплику, недовольно хмыкнул и назидательно произнес:

— Вы еще не артисты. Надо, чтобы публика не узнала, что вы свои.

Трудным оказался характер у Карандаша. Когда мы что — нибудь не понимали или делали не так, Михаил Николаевич нервничал, кричал на нас. Понятно, он привык работать с профессионалами, а тут перед ним совсем зеленые ученики.

Месяца через полтора «Сценку на лошади» решили попробовать на воскресном утреннике. Конечно, все студийцы стояли на площадке амфитеатра и ждали нашего выхода.

Не все приняла публика, но во многих местах смеялась. Назавтра репетировали снова и решили показать «Сценку на лошади» на вечернем представлении. В ходе спектаклей, подкрепленных ежедневными репетициями, «Сценка» постепенно обрастала трюками, различными корючками. Карандаш ввел в нее четвертого партнера, который выходил под пьяного. То, что на публике не проходило, отбрасывалось. От спектакля к спектаклю я постепенно смелел и стал кое — что предлагать от себя, что принималось неплохо зрителями. Раздумывая об об разе человека, которого я изображал, решил — это провинциал, случайно зашедший в цирк. Человек из какого — нибудь небольшого городка приехал на Центральный рынок-то ли грузчик, то ли речник. Отсюда и костюм подобрал соответствующий. Получалось смешно. Выходил такой обалдуй, да еще с приятелем, на манеж, и его насильно сажали на здоровенную лошадь.

Во время первых спектаклей я по — настоящему боялся и вел себя так, как действительно бы вел себя человек, впервые вытащенный на манеж. Потом эти свои действия и состояние зафиксировал и закрепил. Получилось убедительно. И зрители верили, что я из публики, а не «свой». А к этому и стремился Карандаш во время репетиций.

К концу сезона «Сценка» так хорошо проходила, что после нее стало труднее работать другим номерам. Тогда решили нашей клоунадой заканчивать отделение.

В антракте одного из представлений меня вызвали в кабинет Байкалова. Захожу я к нему и вижу: сидит рядом с ним человек с седыми висками и при моем появлении встает.

— Ну вот, Юра, — сказал Байкалов. — Тебе хочет сказать несколько слов Юрий Александрович Завадский. Знаешь такого?

Завадский! От неожиданности я прямо рот открыл. Я хорошо помнил, как родители с восторгом обсуждали каждое посещение театра — студии Завадского. Спектакли, которые ставил и в которых играл Завадский, вызывали в то время восхищение всей театральной Москвы. У матери в альбоме хранился портрет Завадского, где знаменитый артист и режиссер был снят в шляпе. А тут Завадский передо мной, высокий, благородный, но совсем не величественный. Он внимательно посмотрел на меня и, протягивая руку, спросил:

— Как вас зовут?

— Юра.

— Ну что ж, спасибо вам, Юра, за доставленное удовольствие. Мне вы понравились. Должен вам сказать, если вы будете работать над собой, из вас получится хороший актер.

— Ну что же ты стоишь? — подтолкнул меня Байкалов. — Скажи спасибо (Байкалов говорил со мной, как с ребенком). Скажи, что будешь серьезно учиться и работать.

Как прилежный и послушный школьник, я повторил все слова Байкалова. И не только слова, но и интонацию. Завадский улыбнулся и попрощался со мной. Встреча эта запомнилась мне на всю жизнь.

Прошло много лет. Как-то, зайдя к артисту Ростиславу Яновичу Плятту (мы с ним живем в одном доме и часто заходим друг к другу обменяться новыми анекдотами), я застал его разговаривающим по телефону с Завадским.

— Передай привет Юрию Александровичу, — попросил я Ростислава Плятта.

Он передал привет. А Завадский попросил узнать: помню ли я нашу первую встречу в цирке? Я сказал, что, конечно, помню.

Когда же Ростислав Плятт (это произошло несколько позже) рассказывал Завадскому о моих безуспешных попытках поступить в свое время во вспомогательный состав Театра Моссовета, то Завадский заметил:

— И хорошо, что не взяли, а то испортили бы человека. И он не нашел бы себя.

Артист второй категории