Почти смешная история и другие истории для кино, театра

— А что вы здесь делаете? — спросил Юрий Сергеевич.

— Отвечаем на вопросы! Люди любят задавать вопросы, некоторые даже выслушивают ответы.

— Большое спасибо! — поблагодарил Толоконников. — Вы не знаете, где здесь гостиница?

— Нас с медведем в гостиницу не пускают! — закончил беседу лилипут, а медведь поднял голову и поглядел — с кем это разговаривает хозяин?

Гостиница оказалась от вокзала в нескольких минутах ходьбы. Гостиница называлась «Луч», и это было единственным светлым пятном во всем ее сером облике. В вестибюле от натертых полов пахло мастикой. На окошке администратора раз и навсегда была прибита табличка «Мест нет», а ниже прикноплена записка, написанная от руки: «Обращайтесь в „Зарю“. У нас никто не выезжает. Ушла в трест» — и подпись: «Катя». Над окошком висела большая-пребольшая картина, «Жатва» наверное, а может быть «Посев». Толоконников точно не разобрал, хотя пытался.

Он присел на вполне современный стул из разноцветных электрических шнуров и задумался в некоторой рассеянности: где он, например, будет жить и что он, собственно говоря, намеревается здесь делать?

По большому командировочному опыту он знал, что идти в «Зарю» бессмысленно, оттуда пошлют обратно в «Луч»…

В вестибюле появился швейцар, одетый в коричневую униформу. Толоконников пошарил в кармане, отыскал трешницу и кинулся навстречу:

— Послушай, друг…

— Мы взяток не берем! — на корню пресек его преступные намерения швейцар.

— Да какие там взятки! — смутился Юрий Сергеевич и сжал деньги в кулаке. — Я к тебе с просьбой…

— Вы не тыкайте, я постарше вас!

— Извините, отец…

— Я вам не отец…

— Товарищ! — смешался Толоконников. — Выручите! Хоть за деньги, хоть задаром…

— А мы со вчерашнего дня, — сказал швейцар трибунным голосом, — приняли на себя большие обязательства, и нехорошо назавтра же нарушать. Что у вас в руке? — Он взял Толоконникова за кулак и разжал его: трешка… — Трешку пьющим дают. А у меня язва… — И ушел вверх по лестнице.

Вконец растерянный Толоконников услышал смех. Это смеялась женщина, которую Толоконников прежде не приметил. Он приметил ее только сейчас, когда проследил за швейцаром взглядом, потому что женщина стояла на лестнице, держалась за перила и весело хохотала.

Толоконников криво улыбнулся:

— Вам, конечно, смешно, а мне ночевать вот здесь, на этом стуле, если, конечно, по этим проводам ночью не пропускают ток.

Женщина продолжала смеяться, откидываясь всем телом назад, от этого платье ее задиралось, и Толоконников обратил внимание, что у нее были весьма симпатичные колени, круглые, с ямочками, потом он перевел взгляд на ее лицо и увидел, что и на щеках были такие же ямочки, и нос симпатичный — курносый. А сегодня по настроению Толоконникову должна была понравиться первая попавшаяся женщина, потому что без женщин не бывает приключений, и вот сразу понравилась эта, хотя ей было уже за тридцать, и Толоконников, чтобы поддержать знакомство, тоже захохотал. Тогда женщина перестала смеяться и строго спросила:

— В командировку?

— Нет.

— К родственникам приехали?

— Нет.

— А зачем вы приехали?

— Просто так. Ехал в поезде и сошел. Вас повидать! — глупо добавил Толоконников.

Теперь смех стал сотрясать женщину с такой силой, что она не удержалась на ногах и села на ступеньки.

А Толоконников замер как болван, не зная, что ему делать, и ждал, чтобы женщина прекратила свой издевательский смех. Ждал он долго.

— Кто же за трешницу получает теперь номер, — сказала наконец женщина. — Вы бы ему десятку предложили…

— Я могу и десятку… — сказал Толоконников, а женщина приподнялась со ступенек и спросила тихо-тихо:

— А зачем вы сюда приехали, по-честному? Я жутко любопытная.

— Ни за чем. Ехал в поезде, понимаете, окна, а за ними неизвестно что… и жизнь по-другому… понимаете… надоело… человек, он ведь так живет — вроде все у него хорошо, а где-то грызет — нет, не так… упускаешь.

— Я понимаю, — кивнула женщина. — И у меня это бывает. Я даже про это читала. Это называется раздвоение личности.

— Может быть, раздвоение… — согласился Толоконников. — Неважно, как это называется.

— А куда вы ехали?

— Домой, в Москву.

— И вместо Москвы сошли в Крушине?

— В Крушине!

— Вы сумасшедший! — сказала женщина.

— Конечно! Только вы укажите мне нормального. Меня зовут Юрием Сергеевичем. Юрой меня зовут.

— А меня Лидой. То есть Лидией Васильевной.

— А я на вокзале видал лилипута с медведем, — сказал Толоконников и добавил: — Лида.

— Ну ладно, сидите и ждите! Номер я вам добуду! — пообещала женщина.

— За десятку? — осмелел Юрий Сергеевич. И Лидия Васильевна охотно включилась в игру, видимо, ей тоже было здорово скучно, потому что как мужчина Толоконников не представлял собой ничего интересного. Заурядный тип — лицо среднее, рост средний, залысины и животик уже намечается.

— За десятку вы со мной не поладите! — озорно сказала Лидия Васильевна и исчезла. Толоконников покорно ждал ее минут сорок. За эти сорок минут Лидия Васильевна из милой полной женщины, и не более того, превратилась в его мечтах в Софи Лорен крушинского масштаба, а сам он в Мастроянни.