Почти вся жизнь

Однажды актер пришел во время репетиции. Маньковский пригласил его в свой «кабинет» и начал делиться сомнениями: управление не пропустит номер, незачем привлекать внимание, работали бы как работали… В это время кончилась репетиция, и в закуток вошли Николай Алексеевич и Виктор. «Юноша», как всегда, выглядел свежо, словно после купания в реке, но у Николая Алексеевича вид был очень утомленный. Вокруг гонщика, визжа и ласкаясь, прыгали тойтерьеры. Николай Алексеевич не обратил на них никакого внимания. Актера больше всего поразил его взгляд, не столько сосредоточенный, сколько напряженный.

На следующий день Казанцев-Волжский встретил Николая Алексеевича на улице. Он бросился к нему, отвел в сторону и таинственно зашептал:

— Дорогой мой, давно хотел вас спросить… Впрочем нет, почему давно, как раз наоборот: совсем недавно…

— Да что такое?

— Хочу вам один вопрос задать. Вы что же, боитесь за Виктора? Да? Так?

— Я вашего вопроса не понимаю…

— Друг мой, вас выдает ваш взгляд. Вы меня извините… Если так, если все это вам так трудно…

— Трудно? — переспросил Николай Алексеевич… — Эх, вы… А еще артист, психолог! — Внезапно он своими длинными крепкими пальцами схватил актера за пухлые кисти. — Трудно потому, что хочется все, что знаю, отдать, все, чем сам владею. Без остатка…

4

Федор Федорович поспешил на помощь племяннику. Он бы это сделал значительно раньше, но все как-то получилось кувырком. Они были в переписке, и Федор Федорович знал, что Виктор после экзаменов приедет к нему. Но тут всю бригаду монтажников, во главе с ее бригадиром, командировали далеко за Волгу. Федор Федорович оставил соседке деньги и письмо для племянника с приказом «акклиматизироваться и ждать», — либо, что еще лучше, «двигать за Волгу, адрес приложен».

Только через месяц соседка переслала ему письмо Виктора, в котором тот довольно подробно рассказывал о мотогонках по вертикальной стене и о своем новом решении. Федор Федорович был потрясен, но с кем-нибудь посоветоваться боялся, так как считал, что сама ситуация подрывает его авторитет. Только в конце августа кончилась командировка Федора Федоровича, и он, прихватив к воскресенью еще два дня, выехал к Виктору.

Дома племянника не оказалось. Какая-то старуха на вопрос, где Виктор, ответила:

— В «бочке», где ж еще, ясное дело…

— В какой такой «бочке»?

— На базаре, где ж еще, какой непонятливый…

Федор Федорович побежал на базар. Жара стояла страшная. С Заволжья дул сухой обжигающий ветер. Федор Федорович шагал в своей черной тройке и сердился на дерзкую старуху: «То-то ты понятливая, сама, наверное, из цирка».

«Бочка» работала. У кассы стоял народ. Изнутри слышался шум мотора. Леший, изнемогая от жары, томился в своем вольере. Увидев медведя, Федор Федорович окончательно обозлился, растолкал людей и потребовал хозяина. Вышел Маньковский. Не здороваясь, Федор Федорович стал кричать, что Виктора обманули, «завели» и что этого он так не оставит.

— Товарищ, нельзя ли потише, здесь все люди советские, — сказал Маньковский.

— Не допущу! — крикнул Федор Федорович.

Маньковский пожал плечами:

— Постойте минуту. Виктор — попрошу на выход, здесь какой-то человек насчет вас скандалит.

— Дядюшка! — удивился Виктор. — Вот неожиданный сюрприз! Решили навестить?

— Как же это понять? — еще громче поднял голос Федор Федорович. — Я, можно сказать, по всему Дубянску повестки разослал: племянник приезжает. Какую хочешь работу получай, хочешь учиться — рекомендуем!..

— Они думают, что мы вас как «беби» спрятали, — улыбнулся Маньковский.

Это был верный удар. «Один — ноль в нашу пользу», — подумал Маньковский, взглянув на Виктора.

— Ну и что ж, — сказал Федор Федорович. — Парень молодой, неопытный, как воск, понимать надо…

«Два — ноль в нашу пользу, — мысленно комментировал Маньковский, — сам забивает в свои ворота».

— Граждане, — послышался голос Вали, усиленный микрофоном. — Сеанс начинается через две минуты. Просим подняться наверх.

— Зайдемте к нам, — предложил Виктор Федору Федоровичу.

— Это в балаган? Того мне только не хватает.

Виктор нахмурился:

— Почему вы так шумите, дядя?

Но Федор Федорович стоял на своем:

— Балаганщики, святая правда, балаганщики…

Весь день они провели вместе, и весь день Федор Федорович уговаривал Виктора «не портить себе жизнь». От обеда он отказался так, словно бы его в этом городе собирались отравить, и ел бутерброды, приготовленные чьей-то заботливой рукой и завернутые в пергамент.

Вечером Виктор предложил прогуляться по набережной. Отказ. Может, в кино сходим? Отказ. На пароходе? Отказ: гулянок и у нас сколько угодно.

Виктору было и жаль дядю, и досадно, что тот не хочет слушать никаких доводов.

— Вы что же, дядя, вообще спорт отрицаете? — спросил наконец Виктор.

— Как это так отрицаю? А кто тебе мотоцикл подарил? Да я сам каждое воскресенье Синявского слушаю… За «Спартак» болею. А тут разве спорт? Тьфу!..

— Опять вы ругаетесь!

— Спорт — значит стадион, — настаивал Федор Федорович, — а для мото должен трек быть.

— Вы даже не видели, как работает Николай Алексеевич, — сказал Виктор укоризненно.