Почти вся жизнь

Вернулся Андрей Федорович к вечеру. Он принес с собой мешок, а в нем были кости. Он дал их Фраму. Глядя на то, как Фрам возится с ними, Алешин удивлялся: трижды вываренные кости, неужели они способны доставить такое огромное удовольствие?

Но больше Андрей Федорович не пожимал плечами и не спрашивал: «Что мне с тобой делать?» На следующий день он встал рано и сразу же начал что-то мастерить.

Несколько раз он обращался к собаке с одной и той же фразой:

— Так-то, друг, довольно, значит, даром хлеб есть.

В полдень он вывел Фрама на улицу и стал приспосабливать непонятные собаке вещи.

Андрей Федорович вынес из дома санки, велел Фраму стать впереди них. Не прошло и часу, как Фрам был впряжен.

— Так-с, — сказал Андрей Федорович и сел в сани. — Поехали.

Фрам не понимал, чего хочет новый хозяин. Тогда Алешин вылез из саней, взял Фрама за ошейник и пошел вместе с ним вперед. За Андреем Федоровичем и Фрамом двинулись сани.

— Попробуем, — сказал Андрей Федорович. Он снова влез в сани и опять сказал: — Поехали!

Фрам сделал шаг вперед, шаг вперед сделали сани с сидящим на них Андреем Федоровичем. Еще шаг вперед, быстрее, быстрее, быстрее!..

Они проехали квартал. Андрей Федорович был в веселом настроении. Он щелкал кнутом, кричал: «Но-о!» — затем стал учить Фрама поворачивать влево и вправо.

— Даровитая собака, — сказал Андрей Федорович, после того как они вернулись домой.

Вечер прошел отлично. Фрам грыз кости. Алешин незлобно жаловался на жизнь. Потом вдруг спросил Фрама:

— Не подведешь? А то срам, срам будет. Вот какие дела, глупая ты собака…

В понедельник утром Андрей Федорович вытащил сани на улицу, позвал Фрама, молча впряг его.

Было серое туманное утро. Веяло холодом от домов, коченевших по ночам. Фрам, помня воскресный урок, бежал, понукаемый Андреем Федоровичем.

Послушно поворачивая то влево, то вправо, он бежал долго и стал уставать. Он очень устал и был доволен, когда Андрей Федорович остановил его возле каких-то высоких ворот. Несколько человек, видимо, поджидали Алешина: они бурно приветствовали его появление, при этом они смеялись, гладили Фрама, а затем Фрам прошел в открытые для него ворота.

Еду он получил немедленно. Это были очень вкусные, не более чем один раз вываренные кости. Однако еду ему принес не сам Алешин, а другой человек. Принес, бросил Фраму и сказал:

— Ей-богу, я тебя на паек посажу. Не хуже лошади…

— Не хуже, — сказал Алешин.

— Здорово! Вы теперь, Андрей Федорович, не так будете уставать. Приветствую!

— Слушаю, товарищ начальник, — сказал Алешин.

— Да что там «слушаю», мне директор завода указал: потеряешь, говорит, такого мастера, как Алешин, — другого не сыщешь…

Ежедневно Фрам отвозил Алешина на завод и привозил домой. Пока шла работа, Фрама выпрягали из саней и он лежал возле станка, которым управлял Андрей Федорович.

Но Андрей Федорович не только управлял станком: он ходил по цеху, вмешиваясь в работу других людей и станков, при этом он очень горячился, жестикулировал и даже язвил. Фрам прекрасно видел, что его хозяин пользуется всеобщим уважением.

И к Фраму относились хорошо, хвалили его, и каждый раз, когда собака глодала пустые кости, люди не могли скрыть улыбок.

— Паек! — говорили они ласково.

Все-таки Фрам очень уставал, но хозяин его уставал еще больше. Вообще говоря, все очень уставали. Люди еле волочили ноги, а с едой становилось все труднее и труднее.

Как-то вечером, дома, Андрей Федорович сказал не то Фраму, не то самому себе:

— Подохнем, а? Или не подохнем?

Фрам спал тревожно. Он несколько раз вставал, подходил к постели и мордой дотрагивался до спящего хозяина. Утром, как всегда, хозяин проснулся. Ничего не поев, сказал:

— Едем, едем… Работа не ждет.

Фрам отлично понимал, что хозяин пересиливает себя. Ему следовало остаться дома, затопить печурку и полежать, но он все-таки велел Фраму везти его на завод.

В цехе Фрам ходил за хозяином, беспокоясь за него. Предчувствие несчастья томило собаку.

Фрам так и не увез Андрея Федоровича домой. Лицо хозяина вдруг покрылось красными пятнами. Спина и руки стали потными. Он пошатнулся, его поддержали, а потом отвели в комнату начальника.

— Сошел… — сказал кто-то из рабочих.

Фрам не отходил от хозяина, заглядывал ему в лицо. Лицо стало совсем маленьким. Иногда хозяин приоткрывал правый глаз. Глаз был чужой, тусклый.

— Надо немедленно в больницу, — сказал начальник цеха, — но нет транспорта…

— Фрам… — тихо сказал хозяин.

— А, верно — Фрам!

Рабочие впрягли Фрама в сани. Они вынесли носилки, поставили их на сани и осторожно положили на носилки Андрея Федоровича. Рядом, держа вожжи, шел приятель Андрея Федоровича, мастер Рогачев. Фрам двинул сани.

Он тянул сани, наклонив морду, почти касаясь мордой снега, и только через час скорбное шествие достигло больницы. Хозяина унесли.

— Смотри не задерживайся! — крикнул Рогачев.

На обратном пути Рогачев, жалея собаку, не сел в сани. Дошли до цеха. Рогачев выпряг Фрама, больше он им не занимался. Пришли какие-то военные, и Рогачев шумно объяснялся, потом была обычная работа, потом наступил вечер, и все рабочие ушли.