Почти вся жизнь

Рощин не только заботится об учебе, он убежден, что ежедневные занятия поддерживают самое жизнь детей. Но как же так? Ведь занятия не могут дать детям лишних калорий. Скорее наоборот. Занятия требуют от детей дополнительных усилий. Но Рощин не спец по калориям. Калории, видать, путаное дело.

После уроков Надя подошла к Анне Евдокимовне:

— Я сейчас в столовую побегу, а вы спокойно идите домой. Я все принесу.

Когда Анна Евдокимовна пришла домой, девочка еще не вернулась. Анна Евдокимовна ждала ее тревожась. Это чувство было новым, еще не изведанным в жизни. Она и раньше беспокоилась, если кто-нибудь из учеников не являлся или опаздывал на занятия. Но такое щемящее душу беспокойство возникло только теперь, когда она почувствовала неразделимость своей и Надиной судьбы.

— Вы меня, наверное, ругаете за то, что я так запоздала.

Анна Евдокимовна обняла девочку. Ей было весело слушать пустяковые новости, и когда она принялась за обед, ей было приятно следить, как Надя, высоко поднимая ложку, не спеша ест суп.

Быть может, давно заглохшее чувство дало живые ростки и запоздалое материнство проснулось, чтобы согреть и осветить зимнюю ночь? Ей казалось, что никогда в Ленинграде не было таких длинных ночей. Как будто немецкое кольцо вокруг города сжало и без того короткий январский день.

Они вставали утром в полной темноте и домой возвращались в сумерках. Анна Евдокимовна видела, как оживают дети в теплом и светлом «классе» — на квартире Рощина. Левшин, который теперь часто приходил на уроки, был доволен.

— Хорошо у вас, — искренне говорил он. — Но смотрите, придет весна, наладим школьное хозяйство и выселим вас отсюда. — По его утомленному лицу видно было, как сложно все то, о чем он говорил смеясь.

«Да, да, скорее бы весна, — думала Анна Евдокимовна. — Когда светло и тепло, все не так страшно».

— Весной станет легче, — говорил Рощин. — Это факт. Дорога через Ладогу действует? Действует. Бросим людей, выведем хозяйство из прорыва. Я хочу сказать: надо освободить паровозы ото льда, понимаете?

— Понимаю, — отвечала Анна Евдокимовна, думая, что, собственно говоря, надо им выдержать до воскресенья. В воскресенье занятий в школе не будет, и они с Надей отдохнут.

В субботу, возвращаясь домой, она сказала Наде:

— Сегодня ложимся рано, а завтра спим до какого угодно часа. Завтра я сама пойду в столовую, а тебе надо будет только сходить за хлебом.

Закончив домашние дела, они, как условились, легли рано.

— Анна Евдокимовна, а как мы с вами будем жить после войны? — спросила Надя.

— После войны? После войны хорошо будем жить — замечательно.

— Хорошо… Папа вернется… А вы будете… самая главная учительница!

— Ну-ну… — сказала Анна Евдокимовна, которой никогда не приходили в голову такие тщеславные мысли.

— Над всеми школами Ленинграда!

— Да нет же, Надя! Буду преподавать географию. Только не на квартире у товарища Рощина, а в школе.

— А я что буду делать? — не успокаивалась Надя.

— Учиться будешь.

— А потом?

— Потом выберешь специальность.

— Какую?

— Какую захочешь.

— Нет, а все-таки?

— Ну, не знаю…

— А я знаю.

— Какую же?

— Я буду учительницей, как вы.

Надя ненадолго затихла.

— Анна Евдокимовна!

— Спи, Надя…

— Нет, вы мне скажите, почему меня все зовут вашей дочкой, а вы меня так никогда не зовете и я вас мамой не зову?

Анна Евдокимовна чувствовала, как сильно бьется ее сердце. Она молчала, стараясь продлить эти счастливые минуты.

— Вы мне мама, — сказала девочка. — Сплю, сплю, — поспешно добавила она.

3

На следующий день они встали поздно, и Анна Евдокимовна, поручив Наде купить хлеб, одна пошла в столовую.

День был не снежный, солнце сильным радужным светом окрасило застывшую землю. Словно кто-то там, в самом зените неба, ударил по струнам веселого инструмента, а здесь, на земле, отозвалось и зазвучало.

Анна Евдокимовна задержалась в столовой: начался артиллерийский обстрел. Когда она вышла на улицу, солнца уже не было, мглистые тени лежали на снегу, и в сумерках здания казались окоченевшими от холода.

Подойдя к своему дому, она увидела нескольких людей, образовавших тесный круг. Анна Евдокимовна подошла, чтобы узнать, что случилось. Один человек вышел из круга, и Анна Евдокимовна увидела, что на снегу, у стены, лежит Надя. Она так испугалась, что выронила из рук судочек. Растолкала людей.

— Надя!

Надя не отвечала.

— Надя!

Надя не отвечала. Нужно немедля натереть снегом виски… Анна Евдокимовна скинула варежки, взяла комок снега и увидела кровь. Тоненький ручеек, уже впитавшийся в снег. Почему кровь? Откуда? Анна Евдокимовна обхватила Надю за плечи, приподняла. На левом ее виске была кровь. Она сочилась из небольшой, но глубокой ранки и сразу же густела и застывала на морозе.

— Надя!

Надя не отвечала. Анна Евдокимовна привлекла ее к себе, пристально рассматривая маленькую, но очень глубокую ранку.

— Убили, — сказал кто-то из стоявших вокруг. — Снаряд вон куда попал. А ее осколком…

Анна Евдокимовна резко обернулась:

— Нет, нет!

Она взяла Надю на руки. Ей было очень тяжело. Не глядя на людей, понесла Надю домой. Она слышала, как кто-то на улице сказал: