Почти замужняя женщина к середине ночи

– Это точно, – согласился я. – Но повторю: представьте себя на месте партизан, как у них при виде юноши-корнета проступает из-под трико заметная эрекция, особенно от долгого партизанского воздержания. Но они-то думают, что у них встает на парня, что именно юноша выводит их из длительной сексуальной дремоты. И вот получается, что наших партизан начинают обуревать сомнения: а так ли уж они гетеросексуальны, как думали о себе прежде? И не обманывали ли они себя до этого? А может быть, их натура как раз требует другого? И как пойдешь против натуры? Вот и получается, что кто-то из них в результате таких размышлений, возможно, и сбился с прямого пути и позволил себе в жизни излишества. И может, кому они и пришлись по вкусу. А значит, выходит, что вполне гетеросексуальный человек – гусар и партизан – вдруг встает на шаткий путь. И все из-за обыкновенной молодухи, которая затянула свои девичьи округлые телеса в плотный корнетский мундир. А вы говорите, биология! Похоже, все куда как сложнее.

– Да ладно гусары восемьсот двенадцатого года, – поддержал меня Илюха. – Бог с ними. А вот вы подумайте, сколько раз «Гусарскую балладу» по телеку крутили. Сколько миллионов зрителей ее посмотрели, включая наших отцов и дедов. Скольких зрелых мужчин, припавших к телевизионным экранам, она с гетеросексуальной панталыки сбила. Сколько мужчин засомневались в себе, посмотрев на женственного корнета в исполнении артистки Голубкиной. Может, поэтому нас сейчас альтернативная волна и захватила. Вот уже и обычное мужское товарищество кое кем, – тут Илюха кивнул на телефон, – за сексуальные симпатии принимаются.

– Да ну вас, – вдруг обиделась Жека. – С вами еще не до того договоришься, особенно на ночную голову. Как-то вы все усложняете больно, а есть вопросы, где сложности ни к чему. Все, я отключаюсь, я вас насчет гитариста предупредила, а дальше как знаете. Он, кстати, весьма хреново поет. Спокойной ночи, я спать пошла.

И громкая связь тут же оборвалась.

– Это точно, – вдруг после долгого перерыва вступила в разговор Пусик. – Все-то вы усложняете, а есть вопросы, где сложности ни к чему, – повторила она слово в слово за Жекой и глубоко, протяжно вздохнула.

И получалось, что двое из пяти присутствующих, и обе, кстати, женщины, были настойчиво против всяких сексуальных усложнений. И мы не стали с ними спорить. В конце концов, действительно, к чему усложнять и без того замысловатую жизнь?

А тут Пусик снова вздохнула – еще протяжнее, чем в первый раз. Так что мы с Илюхой все сразу поняли по этому вздоху.

– Ну, чего, – сказал я Илюхе, – пора отваливать.

Он тоже все тактично понял, хотя и становился откровенно пьян. Да и кто не становился? И мы согласились отваливать.

– Давай только бутылку добьем, – предложил он.

И мы стали добивать, и, видимо, именно этот остаточный удар что-то повернул в возбужденном БелоБородовском мозгу.

– Слушай, стариканер, – предложил он мне, – давай рванем в Питер.

Я не настолько к тому моменту опьянел, чтобы не понимать, что Питер – это где-то не близко, туда тачку не словишь. Это вообще другой город, там и архитектура отличается, и памятники старины, и музеи, да и речка там совсем другая протекает. Туда ведь долго ехать следует. А вот как? На чем? Нет, самому мне было туда не добраться.

Но я ведь был не менее лихой, я лишь потер щеку и ответил, соглашаясь:

– Только денег при себе не хватит на все.

Видимо, все же в голосе моем проклюнулась неуверенность. Потому что Илюхины и без того крайне бодрые, а от последнего глотка так вообще до неприличия лучистые глазки смерили меня уж слишком любознательным удивлением. Как будто он анатом какой, и вот сейчас в своей анатомичке обнаружил нечто доселе не исследованное.

– Ты, стариканище, конечно, отчаянный порой, – проговорил он в раздумье. – Ты порой, как камикадзе, конечно. Но часто из тебя сомнений много проступает. Ты вообще какой-то неуверенный камикадзе!

– Да, я не скрываю, – легко согласился я. – Я – неуверенный камикадзе. Но это от того, что цели мелкие. Не те цели для меня выбираются, вы дайте мне чего-нибудь крупненькое протаранить.

– А я, наоборот, мелкие люблю, – вдруг откликнулся Инфант слишком уж искренним голосом. – Но чтобы округлые были.

– Ладно, – обратился Илюха ко мне, не отвлекаясь на частное Инфантово признание – и так понятно, о чем он. – Погнали, старикашка, в Питер, будут тебе цели. Может, и не очень крупные, но скученные. К тому же там все еще этот крейсер революционный, как его, на приколе болтается. А за деньги ты не бжи. По-польски тебе скажу: не бжи за пенензы.

Я опять легко ему поверил.

– Поехали, – согласился я, выставляя на стол одну из двух оставшихся бутылок. – Это вам, Инфантик, чтоб не скучали, – подбодрил я Инфанта, которому судьба наказала держаться в городе до последнего. И не отступать ни на шаг на север.