Почтовая служба Доктора Дулитла

Смотрители все спрашивали у Доктора, как дела в их любимом Лондоне. Но Дулитлу пришлось признаться, что и сам он давно не бывал там. В этот момент на кухню, где они разговаривали, залетел Чипсайд, который с самого утра нигде не мог найти Доктора. Воробей ужасно обрадовался, когда узнал, что оба смотрителя были из лондонских кокни. Используя Доктора в качестве переводчика, он рассказал им все последние сплетни про Уэппинг, Лаймхауз, Вест-Индские доки, верфи и даже про движение кораблей по Темзе.

Когда Доктор начал объясняться с Чипсайдом при помощи чириканья, оба смотрителя сперва подумали, что он определенно рехнулся. Но услышав от воробья вполне разумные ответы на свои вопросы, они увидели, что здесь нет никакого подвоха.

Чипсайд потом говорил, что физиономии этих двух моряков из Лондона были самым приятным из всего, что он видел с тех пор, как прилетел в Африку. И теперь он в свободное время частенько заглядывал на маяк повидать своих новых друзей. Он, конечно, не мог с ними поговорить, потому что ни один из них не знал воробьиного языка, а, тем более, — воробьиного кокни. Но Чипсайд все равно любил проводить время в их обществе.

— После всех этих местных олухов-язычников, — говорил он, — приятно посмотреть на лицо добропорядочного христианина. Вы бы только послушали, как Фред поет «Посади ж ты травку на мою могилку»!

Смотрители маяка очень огорчились, когда Доктор сказал, что ему пора домой. Они не отпускали его до тех пор, пока он не пообещал, что приедет с ними пообедать в следующее воскресенье. На прощанье они подарили Доктору целую гору красных помидоров и изящный букет настурций, и Доктор вместе с Даб-Даб и Чипсайдом уселись в каноэ и поплыли в сторону Фантиппо, а смотрители долго махали им вслед со ступенек башни.

Они проплыли еще совсем немного, когда над каноэ появилась та чайка, которая принесла известие о погасшем маяке.

— Все в порядке, Доктор? — поинтересовалась она, выписывая изящные круги вокруг каноэ.

— Да, — ответил Джон Дулитл, уплетая помидор. — Смотритель упал со ступенек и расшиб голову. Но скоро он уже совсем поправится. Хотя, если бы не канарейка, которая сказала нам, где лежат спички, и не ты, которая задержала корабль, дело могло кончиться очень плохо.

Доктор бросил за борт кожицу от помидора, и чайка ловко подхватила ее на лету, прежде чем она упала в воду.

— Хорошо, что мы поспели вовремя, — сказала птица.

— Скажи, — спросил Доктор, задумчиво наблюдая, как чайка зависает над волнами и кружит вокруг его маленькой лодки, — что заставило тебя прилететь ко мне и поднять тревогу? Ведь обычно чайки не слишком беспокоятся о том, что может случиться с людьми и их кораблями — разве нет?

— Вы ошибаетесь. Доктор, — ответила чайка, с невероятным изяществом поймав на лету вторую кожицу от помидора. — И корабли, и люди на них для нас совсем не безразличны — хотя здесь, на юге, это не так важно. А вот на севере, если бы не корабли, то нам, чайкам, было бы почти нечем прокормиться зимой. Когда наступают холода, в море становится совсем мало рыбы и другой еды. Иногда, чтобы не умереть с голоду, нам приходится даже подниматься вверх по рекам в большие города и жить на искусственных водоемах в парках, где держат разных экзотических водоплавающих птиц. В парки приходят люди и бросают птицам печенье. Но мы успеваем перехватить это печенье на лету, прежде чем оно упадет в воду. Вот так, — и чайка, сделав молниеносный пируэт, поймала еще один кусочек помидора.

— Но ты начала говорить про корабли, — напомнил Доктор.

— Да, — продолжала чайка не очень членораздельно, потому что рот у нее был набит кожурой от помидора, — мы считаем, что около кораблей зимой можно еще лучше прокормиться. Понимаете, в общем-то это не очень хорошо — отнимать всю еду у водоплавающих в парках. Мы обычно этим и не занимаемся без крайней необходимости. Как правило, на зиму мы пристраиваемся сопровождать корабли. Вот, помню, два года назад я и мой кузен целый год обретались при кораблях и питались остатками еды, которые стюарды выбрасывали за борт. И чем хуже была погода, тем больше еды нам доставалось, потому что во время качки пассажиры почти ничего не едят и все достается нам. Так что мы с кузеном приписались, как говорится, к компании Трансатлантик Пэкетлайн, чьи корабли курсируют между Глазго и Филадельфией, и путешествовали себе туда и обратно через океан. Правда, потом мы перебрались на маршрут Тилбери — Бостон, компании Биннакль.

— А почему? — спросил Доктор.

— Мы узнали, что там лучше кормят пассажиров. Они бросали нам за борт остатки печенья от завтрака и полдника, целые бутерброды после ужина, не говоря уже о трехразовой горячей пище — словом, откармливали нас, как бойцовых петухов. Мы чуть было не решили всю жизнь пролетать за кораблями. Это шикарная жизнь — ничего не надо делать, только ешь до отвала. И поэтому, Доктор, чайкам совсем не безразличны люди и корабли, очень даже не безразличны! И я бы ни за что не хотела, чтобы что-нибудь случилось с кораблем — особенно с пассажирским.