Почтовая станция (СИ)

Смотритель все еще спал, не стала его будить, отломила краюху хлеба присыпала солью и довольно жмурясь съела за минуту, запила родниковой водой и написав записку тихо вышла на улицу. Ночной туман почти растаял, значит, уже безопасно ехать через лес. Лаврей Асимович, конечно, ругаться будет, но то потом, когда вернусь. А пока я обошла дом, запрягла его Рябушку и помчалась в Любяши.

Любяши можно смело называть белокаменным городом: городская стена, дома и храм были построены из белого камня. Видеть такое великолепие, дорогое великолепие, в приграничье неожиданно. Деревни тихо умирают, а город процветает. И что интересно в отличие от большинства городов в Любяшах не было квартала бедных, который обычно располагается вдоль городской стены. А еще здесь чисто. Благодаря раннему приезду я видела, как хозяйки утром подметали дорогу возле домов, весело переговаривались с соседками и приглашали на чай, когда мужья уйдут на работу. На меня смотрели без интереса, а я не забывала следить за возвышающимся над городом белым куполом храма Великой Матери.

Красивый город, судя по лицам жителей, вполне дружелюбный и мирный. Не знаю, что этому способствует маги-охранники курирующие улицы или сами жители такие, знаю, что мне здесь понравилось. Надо бы узнать есть ли в местном доме мод места для учеников и если есть, то после практики устроиться здесь жить.

Плюс одиночества в том, что ни от кого не зависишь и в любой момент можно сорваться куда угодно. Но и минус у одиночества есть: тебя никто не ждет. Похлопала Рябушку по холке и пришпорила старушку, все же хочу вернуться на станцию до обеда. Дел на эту ночь невпроворот, а ведь за три дня жизни привидением и в обычной жизни накопилось долгов. Надо старика чем-то задобрить, чтобы не сильно ругался за украденную кобылку.

Любяши утопает в зелени: цветы, цветущие кустарники, деревья, аккуратные газоны и разноцветные палисадники, но то, что творилось перед храмом даже слов не могу найти. Кругом цветы: высокие, низкие, плетущиеся, яркие и скромные, гигантские выше меня и ползущие по земле. Аромат кружил голову, а припрятанная в сумке лента мне показалась оскорблением для Великой Матери. Местные задабривали богиню цветами, не удивлюсь увидев у алтаря золото и камни.

Эх, деревня я, и толку от городской жизни за время обучения, если в храм с лентой иду.

Привязала лошадь к пустующей коновязи, вздохнула и поспешила по выложенной из белого камня широкой дорожке к высоким ступеням храма. Под ноги не смотрела, потому как от витражей дух захватывало, надо бы приехать погулять сюда, чтобы обойти храм и рассмотреть созданные из цветного стекла картины деяний Великой Матери. Книжки, которые читала тетка, были без картинок, поэтому все приходилось представлять самостоятельно, а тут такая красота.

Несмотря на раннее утро внутри собирались горожане на утреннюю молитву. Перед алтарем, как я и ожидала, лежали цветы, золото, разноцветные камни. Смущаясь, я положила свою белую шелковую ленту. Ничего для себя не просила, только за родителей, чтобы согрела она их в своих объятиях, подарила покой и блаженство.

У ног статуи Великой, в широкой, что не обниму руками, чаше я набрала воды во фляжку. Еще раз посмотрела на умиротворенное лицо Великой и мысленно поблагодарив поспешила на улицу.

Ну что ж вода у меня, осталось разобраться с призрачными ягодами и отправить разбойников в беспощадные объятия Великой. Мать умеет любить, как никто другой, но и наказывает она так же.

Казалось бы в храме провела совсем немного времени, но город ожил. Рябушку пришлось пустить шагом, а самой внимательнее смотреть по сторонам: жители в любой момент могли перебежать дорогу.

Я ехала временами проваливаясь в сон, видимо, рано так активничать начала, нужно было хоть денечек восстановиться. Но что теперь? Обратно вернусь и отдохну, если смотритель позволит.

Зря я задумалась и по сторонам смотреть перестала: в лоб прилетел голубой заряд.

— Ох и Аська, что ж ты вечно вляпываешься?

— Теть Тиша я же не наоочно, — голова гудела, каждое слово отбивалось эхом.

— Вот у тебя все не нарочно, а окружающие страдают, — холодная тряпка легка мне на лоб, облегчая боль. — Эта вообще приезжая, ну как на тебя пожалуется и даже отец не заступится. Монетки отдаст, а тебя в доме запрет, чтобы не баловалась. Но… может, оно и правильно, на улицу тебя отпускать опасно.

— Ну те-е-еть Тиша, — тонкий голос звенел от сдерживаемых слез. — Давайте мы ему ничего не скажем?

Терпеть не могу детских слез, что угодно готова сделать лишь бы никто не плакал.

— Не плачь, — получилось не совсем внятно, но девочка посыл поняла и шмыгать перестала. Чувствительность неохотно возвращалась в тело судя по холоду и твердости под спиной с лошади я упала так и осталась лежать. В принципе правильно, мало ли вдруг у меня переломы и попытка перенести сделает только хуже.