Почтовый голубь мертв

– Поступление: пятьдесят тысяч рублей. От Виктории Юрьевны Ю. Ага, а вот и сообщение: «Римма, прошу вас снова заняться моим делом».

Отложил телефон, упер руки в бока:

– Это что еще такое?! А ну, колись!

Я поначалу опешила:

– Не знаю.

И только через пару секунд дошло: так это моя Вика! Неужели ее отцу обвинение предъявили?!

Паша взглянул в мое растерянное лицо, приказал:

– Рассказывай!

Я потупилась:

– Ну, это то дело, когда ты в Ницце был. Труп пропавшего ведь нашли. В мае. Потом вроде опять все заглохло. Но вчера отца клиентки в прокуратуру вызывали. На опознание.

– Откуда знаешь?

Пришлось рассказать.

– Значит, ты за моей спиной в прокуратуру таскалась, – констатировал Паша.

– А что делать? – парировала я. – Я не могу допустить, чтобы мое первое дело осталось не раскрыто. Хочешь – присоединяйся. С удовольствием буду подчиняться и слушаться. Тем более и деньги пришли.

Я приняла вид истинной секретарши и достала блокнот.

В разгар сезона Паша бы начал ломаться. Говорить, что он сам назначает сумму, и вообще так не принято – детектива с помощью эсэмэски нанимать. Но – как очень часто летом – агентство простаивало, арендную плату нам снизить отказались, и Синичкин со вздохом согласился:

– Ладно. Вике своей пока не звони. Я предварительную работу проведу.

* * *

В тот же вечер Синичкин мне сообщил: строгий следователь Тростинкин на самом деле стажер. Работает первый месяц, ничего не знает и не умеет. Вот старшие товарищи его и натаскивают. Тема сегодняшнего урока была – как опознание проводить. Дело Дивина из стопки приостановленных выбрали методом тыка.

Юный следователь сам решил, что пригласить нужно коллегу убитого, а также отца невесты. Лично писал повестки, рассаживал опознаваемых, наблюдал за их реакцией.

Старичок, с чьих слов составили фоторобот, ни на кого из мужчин не указал. Ничего подозрительного в поведении Петра и Юрия Тростинкин также не заметил.

«Это не они», – отрапортовал стажер. Руководители признали тему «опознание» сданной, и дело Дивина снова отправилось в «висяки».

– Впрочем, в прокуратуре есть большая надежда на узбеков, – оптимистично сообщил Синичкин. – Места глухие. Леса, обстановка криминогенная. Возьмут какого-нибудь душегуба с поличным и повесят на него все нераскрытые дела. В том числе и смерть Михаила.

– А что нам Вике сказать?

Паша задумался. Потом признал:

– По-хорошему – я на пятьдесят штук не наработал. Ее отца ни в чем не подозревают и больше дергать не будут.

– А я считаю – он замешан. Они оба замешаны! И папаня, и матерь.

– Предлагаешь проверить их алиби? – усмехнулся Синичкин. – За деньги дочери искать доказательства вины ее родителей? Сама хоть понимаешь, что говоришь?

– А как же тогда правда? Справедливость?

– Римма, – мягко молвил Паша, – ты мне говорила, что Вика обожает отца. Хочешь, чтобы его отправили в тюрьму?

– Ты, как всегда, прав, – вздохнула я. – Какие тогда наши действия?

– А никакие. Помаринуем их семейство денька четыре. Потом успокоим. И половину денег вернем.

Вика

Пусть отца ни в чем не заподозрили, пить он, однако, начал, и остановить его никак не получалось.

Волшебные капельницы и строгие увещевания Виктора Андреича, прежде работавшие безотказно, удерживали папу на плаву от силы пару дней, а потом он снова бросался вниз. На дно.

Искусно притворялся. Изощренно врал. Убегал из дома, доставал спиртное. И опять пил – дочерна, до полного отчаяния.

Мама ходила угрюмая. Вместе с Виктором Андреичем они пытались загнать Юрия в больницу, но тот отказывался категорически. Раньше охотно соглашался поваляться в комфорте платного отделения, сейчас – как отрезал:

– Не пойду. Дела.

Хотя ни Вика, ни ее мама не замечали, чтобы он был особо занят. За компьютер (официальная работа) садился от силы на два часа в день. Иногда исчезал – без объяснений, но не фатально, до полуночи всегда возвращался.

А еще – пьяный ли, трезвый – маниакально заботился о дочери. Постоянно ей звонил. Старательно и неуклюже пытался порадовать. Покупал конфеты, глянцевые журналы, билеты на никому не известных оперных исполнителей. Однажды утром – жалкий, с трясущимися руками – вдруг взял ведро с водой и отправился мыть ей машину. Дочка увидела, бросилась вниз отговаривать. Но он все равно надраил ее «Ауди», хотя соседи страшно ругались, что свинство экономить на автомойке и разводить грязь во дворе.

Прежде папа любил и с удовольствием принимал поклонение «своих девочек». Но сейчас в его некогда стальных глазах появилось что-то дрожащее, неуверенное. Дочери казалось – отец виноват перед ними, очень хочет покаяться, да никак не может решиться.

Однажды выбрала момент, когда папа принял первые пару рюмок и пребывал в благодушии, прижалась, спросила:

– Папуль! Что с тобой происходит?

Отец вздохнул:

– Не бери в голову. Обычная депрессуха. Скоро пройдет.

– Может, это все-таки ты Мишку убил? – решилась. Впилась взглядом.

Ожидала, что папа возмутится, по-настоящему или наигранно, но он спокойно спросил:

– А если я, тогда что?

И Вика честно призналась:

– Ничего. Спасибо скажу.