Почтовый голубь мертв

– Телефон Михаила исчез. Детализацию его звонков, насколько я знаю, не делали. А твоя кредитная карточка? С которой сняли деньги? Твой отец знал пин-код?

– Да. Я однажды сказала, когда болела. А потом не стала менять. Папа ведь. Думала, не ограбит, – поморщилась дочь.

– Слушай, а он ведь мог в Мишины вещи и проект кредитного договора подсунуть! На десять миллионов. Из-за которого ты так разозлилась.

– Мог.

Вика залпом допила «Скрудрайвер», пожаловалась:

– Что-то не цепляет больше.

– Давай еще сделаю, – легко согласилась я.

– Полицейские методы. Споить – и все выведать, – проворчала она.

– Да ты уже рассказала, что нужно! – я протянула ей новый стакан. Задумчиво продолжила: – С фотороботом только непонятно. На отца твоего этот человек никак не похож.

– Я сама картинку не видела, – пожала плечами Вика. – Но папа однажды набрался и рассказывал, как можно внешность изменить. Там и скотч присутствовал, и грим театральный, и какие-то капы в рот, чтобы овал лица стал другой. Он вроде в армии этому научился.

– К тому же составляли портрет со слов старика с катарактой, – подхватила я.

– В общем, папа выдержал допрос, его не опознали и ни в чем не заподозрили, – подытожила Вика. – Но он все равно сорвался. Запил, совсем жестко. Деградировал на глазах просто. И тут, на такую почву, ему – второе письмо.

– То есть ты считаешь, Михаила убил твой отец?

Моя новая подруга смутилась:

– Ну, я сначала вообще думала, что мама. Не своими руками, конечно. Наняла кого-то. Она его тоже терпеть не могла, да и билет на Монсеррат Кабалье, якобы случайный, очень кстати выплыл… Я пыталась прижать ее, даже угрожала, что в полицию пойду. Но ма – кремень. Только плечами пожимала. «Я о таких слизняков рук не мараю». А потом я в лотерею выиграла. В Италию уехала. И поняла: да просто счастье, что я свободна! Без этого Мишки дурацкого! Каждый день благодарила благодетеля неведомого. Того, кто меня от него избавил.

– А может быть, что мама не убивала – но письма писала?

Вика, несомненно, эту гипотезу давно обдумала. Уверенно ответила:

– Не ее стиль. Всегда жаловалась, что в школе самое страшное было – сочинение написать. И компьютером она владеет минимально – «Ворд» да «Эксэль». Фотошоп – точно не по силам.

– Да и откуда она знала, что на той свадьбе взрыв планировался? – задумчиво добавила я.

– Ниоткуда, – твердо сказала Вика. – Отец еще мог в какой-то криминал вляпаться, но маман принципиальная. Она ведь в ресторанах всю жизнь. Всегда говорила: пьяного обсчитать – дело святое. А за что посерьезнее обязательно вычислят и посадят.

– Но кто же тогда?

На пару секунд мой риторический вопрос повис в воздухе.

Затем Вика отставила свой бокал и неуверенно произнесла:

– У меня есть одно подозрение. Но каким боком тут я – вообще непонятно.

Вика

Тремя часами ранее

Хотя с утра мать влила в нее пятьдесят капель валерьянки, новопассит и впихнула три таблетки боярышника, Вика никак не могла заставить себя войти в морг. Родительница сначала убеждала, потом злилась, тянула за руку. Наконец выплюнула:

– Истеричка! С родным отцом не проститься, стыд какой!

Резко развернулась и, практически чеканя шаг, отправилась в юдоль скорби.

А Вика упала на лавочку во дворе морга и начала реветь.

Парочка маминых подруг воровато прошмыгнула мимо – утешать скорбящую дочь не захотели.

Девушка закрыла лицо руками, сжалась в комок. Начала себе внушать:

– Ты должна. Должна!

И вдруг услышала:

– Курить будешь?

Голос был женский.

Вика убрала руки от глаз.

Рядом на лавке сидела дама. В черном, как и большинство в больничном дворе. В руках – букет печально-бордовых роз. Лицо некрасивое, переносье пересекает решительная складка.

Где-то Вика ее видела. Сто процентов.

– Я не курю, – прошептала девушка. – Бросила.

– И дальше не будешь, – уверенно произнесла женщина. – А сегодня можно.

И протянула ей пачку.

Вика послушно прикурила. Сначала рот залило несусветной горечью, но очень быстро и правда стало полегче.

– Тебе надо просто пережить этот день, – спокойно продолжила женщина. – Всего один неприятный, страшный день в твоей жизни. Да, боль останется навсегда. Но страх и кошмар – они только сегодня. Подумай, что такое несколько часов в сравнении с вечностью? Кстати, выглядит Юра совсем не страшным. Будто спит. И даже улыбается слегка.

Вика взглянула на розы в ее руках. Спросила:

– Вы разве уже там были?

Женщина не ответила.

А молодая певица вдруг вспомнила: вечеринка. Повышенный гонорар. За столиком тихо разговаривают мужчины – и среди них она. Единственная дама.

– Это ведь вы мне дарили цветы! Такой же огромный букет – только не мертвого цвета! – вскричала Вика.

– Да, – улыбнулась женщина. – Мне понравилось, как ты поешь. И вообще ты мне нравишься.

– Вы меня знаете? – озадаченно спросила Вика.

– Нет.

Собеседница встала. Произнесла:

– Я иду попрощаться с твоим отцом.

– Подождите. Я с вами.

И Вика – безо всякого больше страха – вошла в морг.