Почтовый ящик

Глава 9

Образование у сотрудников было самое разнообразное. Многие окончили добротные вузы в Москве: Валентина Михайловна – физфак МГУ, Сталина Васильевна – Авиационный, Альберт Тарасович – Энергетический, Сережа Зуев, пока что в нашем рассказе практикант, но через полгода окончит Институт связи. Были выпускники других московских институтов. Один инженер, Миша Севостьянов, учился в Туле, но тоже на дневном факультете и, как положено, в юные годы.

Первые годы работы были для молодых людей продолжением образования, именно эти годы заложили «школу», сформировали специалистов. Не было бы у них в эти годы интересной работы, не было бы, с кем посоветоваться, не получились бы из студентов специалисты.

Эти инженеры свободней, чем другие, чувствовали себя в своей специальности, умели работать с технической литературой и не впадали в ступор при виде сложной формулы.

Упомянутым другим повезло меньше. Путь к инженерному диплому был у них очень длинен и непрям. Из школы шли в техникум, потом – в армию, потом – в дневной институт, потом – в вечерний, потом – в заочный. В лаборатории было трое студентов вечернего и заочного институтов в возрасте около тридцати лет.

У Валеры Полоскина отец погиб на войне, Валера отца и не видел никогда. Сразу после школы пошел работать радиомонтажником, не мог больше сидеть на шее у матери. Потом армия, потом поступил на вечернее отделение института. А там запустил учебу, и его отчислили. Велели сдать вступительные экзамены, чтобы восстановиться. Он сдал и снова стал студентом своего третьего курса. Подобных отчислений и зачислений было несколько, Валера учебой особенно не занимался, но окончил-таки вуз. К сожалению, это произошло, когда цена инженерного диплома резко упала, можно сказать, никому эта бумажка уже не была нужна. Было ему тогда тридцать пять лет, двенадцать из которых он числился студентом. Зато отсутствие диплома о высшем образовании многие годы тормозило Валерино продвижение по службе, создавая дополнительные сложности при каждом увеличении зарплаты. Валерины золотые руки и светлая голова не могли перебороть ужасного обстоятельства его биографии – «незаконченного высшего образования». Правда, и у самого Валеры выработался определенный комплекс, недоверие к своим полученным на практике знаниям. Валера не понимал, что его ученые товарищи самую главную часть знаний получили, также как и он, в лаборатории, работая с «железом» и общаясь с коллегами.

Несколько раз, невзирая на скромную Валерину должность, Альберт Тарасович пытался поручить ему самостоятельную работу, привлечь к обсуждению принципов построения новых антенн. На Валерку при этом как будто паралич нападал, он тупо смотрел на начальника и ничего не говорил. «Ну, Валера, чего молчишь?» – наседал Усатый. Но Полоскин смущался и отшучивался: «А я окладо-некомпетентен решать такие вопросы!» Да и некоторые его сослуживцы считали, что раз нет диплома, то нет оклада, и это справедливо. Когда Маврикиевна через несколько лет окончила свой институт, то стала по этому поводу громко требовать прибавки к жалованью. Сережа спросил ее: «Ты хочешь получать больше, чем Полоскин? Тебя это не смущает?» Новоиспеченную специалистку это не смущало, и она ответила Зуеву: «Но ведь Валера, допустим, не имеет высшего образования». Слово «допустим» она добавляла всегда, наверное, для того, чтобы иметь возможность отказаться от своего мнения, раз оно высказано в столь неопределенной форме. Этим словом Светлана отличалась от другой девицы, которая добавляла «предположим».

Сама Светлана Никитична училась не так, как разгильдяй Полоскин. Она выполняла учебный график, все сдавала вовремя, имея по всем предметам оценку «хорошо», и успешно переходила с курса на курс. Добивалась этого Света простым, но трудоемким способом: она вызубривала наизусть лекции или главы учебника. Однажды Полоскин вбежал, подпрыгивая, в лабораторию и стал рассказывать, что сейчас в антенном зале сидит Маврикиевна и читает учебник по марксистско-ленинской философии. Прочтет фразу, потом закинет голову, как пьющая курица, закроет глаза и вслух повторит: «Раньше философия была оторвана от жизни». Во время своего рассказа Полоскин корчился и хохотал, как будто его щекотали.