Почтовый ящик

Нет, не поверил Сережа красивой женщине. Не мог даже вообразить, что произошедшее между ними ничего не значит для нее. Устраивал свидания. Марина соглашалась прийти и приходила, но могла и отказаться по смехотворной, маловажной, на взгляд Сережи, причине. «Разве стоит такой пустяк нашей встречи?» – с пафосом спрашивал Сережа. А Марина просто отвечала: «Для меня это важнее».

Но не получалось у Сережи скрытно любить Марину. Поэтому через три месяца Марина прекратила роман. Сережа страдал, но на него уже посматривала другая дама из их компании. Марина как будто открыла сезон охоты.

Так продолжалось несколько лет. Благодаря опытности женщин и, несмотря на Сережину неосторожность, до законной жены никакие слухи не доходили. Пока не пришла очередь Галочки.

Сойдясь с Галочкой, Сережа с удивлением понял, что он давно любим, преданно и нежно. Еще он понял, что женщина может быть не только ярмом на шее, как жена, и не только партнером в постели, как Марина. Женщина может быть другом и советчиком. Женщина может пожалеть, когда тебе больно. Так что, похоже, Сережа с Галочкой затевались надолго.

Но не хватало Галочке осторожности своих предшественниц, побывавших до нее в Сережином сердце. Говорить про их роман на предприятии стали вскорости после его начала. А вслед за тем последовали описанные выше события, положившие конец Сережиным любовным историям. К тому же изменившиеся условия жизни не способствовали свободной любви. Началась новая жизнь с разговоров.

ЧАСТЬ 3. Конец века

Глава 28

Настало время, когда главной темой жарких споров стала внутренняя политика, обсуждение происходящих в стране событий, новых имен и открывшихся исторических тайн. Причем люди, прожившие схожие жизни, имеющие равный достаток и одинаковое происхождение, вдруг оказывались горячими сторонниками противоположных партий. Орали до хрипа, чуть ли не дрались, ссорились и расходились навсегда. В благополучных семьях могло оказаться, что жена – за коммунистов, а муж – за демократов. Правда, в таких случаях обычно супруги договаривались не касаться больных тем. На работе политические разговоры звенели каждый день.

– Вы знаете, – рассказывал Миша Севостьянов. – У меня сначала не было никакого отношения к этим новым веяниям. Впечатления от перемен были самые разноречивые. С одной стороны, хорошо, новые люди пришли, эти беспомощные и злые старики исчезли, мир христианский стал на нас добрее смотреть: «Perestroyka!». Ñ äðóãîé ñòîðîíû, âñå êàê-òî ñëèøêîì áûñòðî ïåðåñòðîèëèñü, ïðî ñâåæèé âåòåð ïåðåìåí ìãíîâåííî çàãîâîðèëè. Ãîðáà÷åâó èç òîëïû êðè÷àò: «Ìèõàë Ñåðãåè÷, áóäü çäîðîâ! Õîðîøèé òû ìóæèê!» Íàñòîðàæèâàëî âñå ýòî. ß ñìîòðåë íà ïåðåìåíû ñ îäîáðåíèåì, íî íå ñëèøêîì ñèëüíî óìèëÿëñÿ. Æäàë, ïîêà â äóøå ìîåé ñàìî ñôîðìèðóåòñÿ îòíîøåíèÿ êî âñåìó ýòîìó. ×òîáû íå òàê, ìåõàíè÷åñêè, ðåøè ê òàêîìó-òî ÷èñëó, òû «çà» èëè «ïðîòèâ»?

– Ну и сформировалось? – спросила Валентина Михайловна, слушавшая коллегу с живым интересом.

– Так вот, – продолжил Миша. – Я и говорю, что не торопился, ждал, примет душа это все или не примет. Однажды, смотрю я по телевизору репортаж, как Горбачев на ферму приехал, где высокие надои, по пять с половиной тонн молока от каждой коровы. Подвели его к доярке. Доярка пожилая, держится с достоинством. Такое лицо у женщины хорошее. Горбачев ей, мол, как это вы добились таких показателей. А она отвечает, что делали все, как положено, вот и добились. А он ей: «А шесть тысяч сможете надоить?» Доярка и отвечает: «В этом году, думаю, шесть тысяч надою, тогда на пенсию уйду», а Горбачев похвалил: «Ну, тогда мы вас на пенсию не отправим!» На мгновение неловкость повисла в воздухе. Так бывает, когда собеседники друг друга не понимают. Доярка-то сказала, что собирается себе самой данный зарок, долг свой, как она его понимает, выполнить, а потом – шабаш, уйти с этой каторжной работы и отдохнуть. Вдруг ей говорят, что и тогда не пустят отдохнуть. А для Горбачева уход на пенсию – это катастрофа, отставка. Уйти на пенсию – значит потерять власть, почет, дачи, лимузины и прочее. Вот он доярку похвалил и пообещал, что, раз она так хорошо работает, то наказывать ее уходом на пенсию не будут. Хоть он – царь, а она – крестьянка, но в разговоре-то они – собеседники, минутное равенство у них. И они вдвоем и не поняли друг друга. Тут все в окружении засмеялись, то ли не заметили неловкость, то ли, наоборот, захотели замять. Потом вся свита дальше двинула.

– Ну и…? Вывод какой ты сделал? – торопила Валентина Михайловна неспешный Мишин рассказ.