Почтовый круг

В первые дни на построении Жигунов никак не мог отыскать свое отделение, все время пристраивался к чужим, но потом все-таки нашел выход из положения. Федя Сапрыкин был покрупнее других, его круглая, кирпичного цвета голова заметно выделялась среди молочно-серых голов курсантов и действовала на него как на шофера стоп-сигнал. Он отыскивал ее взглядом, пробирался среди курсантов и пристраивался к своему товарищу в затылок, зная, что Федя в общем-то человек опытный, с ориентировкой у него в порядке, он свое место знает.

С этим дело как-то наладилось, но вот утром он вставал в строй самым последним, и тогда Сережка решил просыпаться за несколько минут до подъема и, одевшись, вновь ложился в постель. Но его быстро раскусили. Засек старшина и дал три наряда вне очереди. Федя Сапрыкин попытался заступиться за друга и тоже получил такое же наказание.

— Бог создал отбой и тишину, а черт — подъем и старшину, — ворчал Федя.

На другое утро провинившихся отправили в колхоз на уборку кукурузы. Стояли теплые дни, в воздухе летала паутина, пряно пахло палой листвой. Машина неслась по дороге, вокруг, сколько хватал глаз, шли поля, разлинованные лесопосадками. Вскоре они приехали в деревню, там им выдали по мешку и направили на кукурузное поле. Початки были длинные, тяжелые, как артиллерийские снаряды. Дело шло споро, они едва успевали таскать мешки на дорогу в машину. Вскоре поле закончилось, они вышли к аэродрому.

Неподалеку был разбит старт. Самолеты, поурчав немного, поднимались в воздух, делали круг и вновь заходили на посадку. Чуть подальше, над плоской горой, делая маленькие круги, летал еще один самолет.

— Вот это да! — завертел головой Сережка. — Мы вкалываем, а там летают.

— Ничего, через год другие будут кукурузу убирать, а мы летать, — кивнул в сторону аэродрома Сапрыкин. Но он просчитался. На занятиях у него скрутило живот, и он потерял сознание. Федьке сделали операцию. Больше месяца пролежал он в городской больнице. В начале зимы приехал в училище худой, осунувшийся.

— Списали, — горько махнул он рукой. — Поеду домой, видно, не судьба.

— Езжай в Москву, — советовали курсанты. — Там работает центральная врачебная комиссия.

— Да они говорят, слава богу, живой остался.

Курсанты сбросились по десятке Феде на дорогу, он собрал нехитрые свои пожитки в чемоданчик. Сережка проводил его до вокзала. Постояли, поджидая поезд.

— Может, и вправду в Москву съездишь? — спросил Жигунов.

— На какие шиши? — прищурил глаза Федька.

— Вот тебе раз! — воскликнул Сережка. — Да мы бы собрали.

— Удивляюсь я на тебя, Серега, — погрустнел Сапрыкин. — Прежде всего будут смотреть мои документы. Там мне такое понаписали! Перестраховщики.

Федька уехал и замолчал почти на целый год. Письмо от него пришло летом, когда Сережка собирался сделать первый самостоятельный полет.

«Устроился я, Сережа, в лесавиабазу парашютистом, — писал он. — Комиссию прошел нормально. Ну, в общем, сам понимаешь, требования не те, что в училище. О том, что со мной было, я им, естественно, не сказал. И я летаю, хоть не так, как мечтал, но летаю, прыгаю на лесные пожары. Жаль, конечно, что не довелось мне с вами учиться, не судьба, видно. В бригаду не пошел, стыдно было чего-то, да и не осталось там никого, разъехались кто куда. Тушим пожары по всей матушке-Сибири. Кстати, могу сообщить: Гриша-тунгус у нас инструктором. Он, оказывается, во время войны десантником был, в тыл к немцам прыгал. Вот уж не ожидал! Видел Светку — учится в медицинском. Говорит, ты пишешь редко. Ты что же это, брат, ленишься? Ты ей пиши, а то уведут, она девка видная, парни за ней гуртом ходят. Шучу, конечно. Недавно была командировка в Рысево. Тушили небольшой пожар. Отец твой там командует. Развернул он авиационное хозяйство, на все управление гремит. Лучший аэропорт местных воздушных линий! В тайгу нас сбрасывал Худоревский. Он летает на маленьких, говорит: «Хочу спокойно дотянуть до пенсии». Ребята рассказывают: они с Бурковым злейшие враги. Худоревский хотел переучиться на реактивный самолет, а Бурков проверил у него технику пилотирования и поставил тройку. Сам знаешь, в школе переведут в другой класс, а в авиации шиш. Так что не получай троек. Видел Ваську Косачева. Он на Сахалин подался, деньгу заколачивать. Машину хочет купить. Утру, говорит, вам нос. Давай приезжай скорее, может, с тобой выпадет полетать».

Жигунов тут же решил написать письмо другу. Многое хотелось сказать ему. И о своем первом ознакомительном полете. Все было как во сне: забрался на плоскость, перелез через борт и уселся в кабину. Хлопнул, закрылся фонарь над головой, взревел двигатель, навстречу побежало поле, быстро надвинулись лесопосадки. Но в следующее мгновение его легонько вдавило в кресло, капот уставился в небо. Самолет стал двигаться медленнее, земля удалялась.

— Как себя чувствуешь? — крикнул инструктор Харченко.

— Нормально.

— Смотри, сейчас я тебе покажу переворот, потом боевой разворот.