– Что тут расскажешь? В жизни каждого человека наступает период икс, когда подходит время размножаться, – говорит он быстро, слегка скучающим тоном, как утомленный жизнью миллиардер. – Гормоны впрыскиваются в кровь, и ты машинально начинаешь подыскивать кандидатуру. Глаза находят более–менее приличную особь противоположного пола, после чего мозг начинает херачить без остановки окситоцин, дофамин, пролактин и прочую радость. Ты же, ни о чем не подозревающий вчерашний невинный ребенок, с непривычки охереваешь от того, что чувствуешь. Еще недавно просто радовался новой приставке, а сейчас всё. Как дебил... или дебилка, это работает в оба пола, кайфушки ловишь от своего состояния, которое к тому же стократно усиливается при приближении той самой рандомно выбранной особи.
Я его просто убью.
Матвей продолжает:
– Причем особь может быть кем угодно, это потом уже разглядишь.
– Например, конченным мудаком, – подсказываю.
Матвей ловит мой взгляд и улыбается настолько сексуально, что у меня потеют ладони. Не знаю что там с моим мозгом, но окситоцина сейчас в крови под завязку. Дальше Матвей говорит, не отрываясь от меня:
– Точно. Особь может вообще быть кем угодно, но организму пох. Он уже играет против тебя. Топит всей наркотой, что умеет производить. Половые органы тоже подключаются, у девок трусы мокрые, аж холодно, у пацанов стоит на двенадцать, и все свидания сводятся к попыткам это дело спрятать.
– Девчонкам–то попроще будет, – улыбается Кристина. – Бросает взгляд на ширинку Матвея.
– Ага. Точно, – отвечает он всё тем же циничным тоном, который, впрочем, действует отчего–то возбуждающе. Матвей вольготно облокачивается на стол.
Я тоже смотрю на его ширинку, осознавая, что она больше не моя собственность. Это понимание вгоняет в апатию. Меня вновь швыряет в океан тупой злой ревности. Еще никогда в жизни мне не хотелось секса, как в последние недели. И это тоже со мной сделал он!
Матвей смотрит на Кристину и произносит:
– Нам приходится пальцами проверять, что у вас там. Вот и вся любовь. Банальная биология нашего вида. Наркотический дурман, разрешенный на законодательном уровне, который на неокрепшую психику подростков действует убийственно. Окрашивает мир яркими красками, рвет грудную клетку, толкает на глупые поступки. Мы начинаем писать стихи, видеть в весне особый символизм. Пока не разбиваемся о жестокую правду: нас крупно нае*али наши же органы.
Поднимаю ладонь с тремя загнутыми пальцами.
– Что, Юля? – спрашивает Матвей.
– Да вот считаю, сколько раз ты произнес слово «банальная».
– Два, – говорит он.
– Три, – чеканю я.
Он чуть прищуривается. Я тоже. Пульс фигачит без остановки. Как он там говорил? Разрешенный наркотический дурман, в котором я живу, несмотря на его мудацкое поведение?
Матвей чуть прищуривается. Эти зрительные контакты — убийственны. Я и смотреть не могу, и отвернуться не в силах.
– Зачем же мозг так жестоко поступает со своим хозяином? – вставляет пару слов Люба, которая единственная продолжает что–то резать. До этого момента она скромно молчала, и сейчас розовеет, что всегда бывает, когда на нее смотрит много народа.
Матвей пожимает плечами. Ворует у нее кусочек сыра и запихивает в рот.
– Потому что самые главные клетки в любом организме — это половые, Любаш. И единственная наша цель, опять же с биологической точки зрения, исключая влияние сознания, – это передать ДНК дальше. Наши с вами тела нужны только ради одного: привлечь партнера, а потом передать код. У кого больше всего детей — тот победитель в эволюционной гонке.
От такого цинизма у меня буквально падает челюсть!
Этот не умеющий предохраняться жестокий кобель теперь что... еще и победитель в эволюционной гонке?!
Глава 16
– Слава богу, что у нас есть сознание, – чеканю слова я. – И мы, в отличие от зверей, контролируем свои половые органы.
– По большей части — да. Так что, Юль, когда созвонимся? – улыбается Матвей.
– Я думаю, что начинают отношения после разрыва только неудачники. Которые пытались, но никого получше не нашли. Им деваться некуда, они больше никому не понадобились. Короче, отстой.
– Может быть. А может, это как раз самые разумные отношения, – задумчиво выдает Матвей. После чего ставит на стол так и не начатую бутылку и говорит громко: – Ну что, на плюшки!
Толпа поднимаемся и идет к выходу.
– Давайте, удачи! Не сверните себе шеи!
Я беру пиво и собираюсь отпить, но запах останавливает, напоминая, что не в моем положении. Подташнивает.
Маша подходит совсем близко и произносит грубо:
– Мои родители вовсе не неудачники.
Дергается и гордо уходить. Я обмираю.
– Я вовсе не то имела в виду! Блин, Маш... я не о твоих родителях. Все ситуации разные. Ка–пец!
Спешу в туалет, по пути хватая минералку. Выливаю пиво в унитаз, тщательно мою бутылку и переливаю туда воду.