Почувствуйте разницу

В автобусе эта девица, переводчица, опять подсаживается и опять по-английски. Отвечаю ей на том же языке, но с сильным шотландским акцентом:

- Пошоль ты...

- Ой, - говорит, - у вас к языкам большие способности. А сейчас, Джек, мы едем на экскурсию на завод.

А мне уже все равно.

Только когда мы приехали, стало мне уже не все равно. Потому что приехали мы к проходной родного моего предприятия, где мне сегодня надо было находиться с восьми утра.

- Стойте! - кричу. - Не желаю на ихний завод! Я, может, в ресторан желаю!

Как же! Берут меня в кольцо и в проходную тянут. И ведут прямиком к моему участку. Выходит к нам Фомичев и от лица трудящихся нас тепло приветствует. Потом на меня смотрит и говорит:

- Ну до чего этот мистер похож на одного нашего рабочего! Жаль, он сегодня не вышел, заболел. Скорее всего... А то бы им очень интересно было бы друг на дружку посмотреть.

Потом Фомичев рассказал нам о наших успехах, оборудование показал, на вопросы ответил:

Я тоже вопрос задал:

- Извиняюсь, мистер Фомичев, а если тот ваш рабочий, скажем, не заболел, а прогулял, тогда что?

Фомичев говорит переводчице:

- Скажите этому мистеру, что его вопрос - это провокация в духе холодной войны и что, во-первых, у нас прогульщиков нет, а во-вторых, с каждым днем становится все меньше и меньше!

Ну, потом расписался я еще в книге почетных посетителей, написал, что посещение завода запомнится мне на всю жизнь.

После завода переводчица говорит:

- Сейчас поедем в гостиницу, а потом осмотрим новые жилмассивы.

То ли это она по-русски сказала, то ли я уже английский стал понимать, но только думаю: "Дудки! Мало мне завода, этак мы еще ко мне в квартиру придем. У меня обеда на всех не хватит. Придется милицию звать".

Но обошлось без милиции. Потому что только мы к гостинице подъехали глядим: у входа два швейцара одного туриста подмышки поддерживают. Мои его как увидели, чуть с ума не сошли. "Джек! - кричат. - Джек!" Короче, это их настоящий Джек нашелся.

Я гляжу - и правда, похожи мы с этим другом, как близнецы, только он выпил больше.

Ну, все к нему вместе с переводчицей бросились. И я бросился. Но в другую сторону...

А назавтра прихожу на работу, ребята говорят:

- Слушай, тут вчера иностранцев водили. До чего один мужик на тебя похож был, представить не можешь.

- Почему? - говорю. - Вполне возможно.

- Да нет, - говорят. - Так-то он похож, но по глазам сразу видно сволочь. Все про твою получку интересовался. А сам небось миллионы гребет.

- Ясное дело, - говорю. - А может, и миллиарды!..

И пошел я искать Фомичева, чтоб прогул мне не ставил. Что, мол, тетка заболела, и все такое. А то он потом оставит без премии - и все.

Сплошной Лелюш

Вызывают меня и говорят:

- Пойдешь завтра членом жюри, кинофильмы оценивать.

Я говорю:

- Не пойду. Я только что выставку служебных собак открывал.

Они говорят:

- Собаки собаками, а об киноискусстве тоже проявляется большая забота.

Я говорю:

- Ребята, мне втулки точить надо. И потом образования у меня не хватает.

Они говорят:

- Мало-ли у кого чего не хватает! Главное, нутро у тебя здоровое. Да ты не бойся, там еще одна с ткацкой фабрики направлена. У нее опыт есть, она конкурс виолончелистов судила.

Ладно, прихожу в указанное время в назначенное место. Все уже в сборе. Мужики все в замше, женщины - в париках, ткачиха - в юбке. Со мной все - за руку. Потом главный подходит, тоже за руку.

- Вы, - говорит, - с шарикоподшипникового?

- Ну я, - говорю.

- Надо будет, - говорит, - высказать мнение по поводу новой картины "Судьба Антонины".

- Ясно, - говорю. - Мнение мое - положительное!

Он говорит:

- Обождите...

Я говорю:

- Тогда - отрицательное!

Он говорит:

- Не волнуйтесь. Тут такое правило, что сперва надо посмотреть.

Ну, стали все перед экраном рассаживаться. Парик - замша, парик замша... А я рядом с ткачихой сел. Только свет погасили, чувствую - ткачиха хорошая.

И началось кино. В смысле - цирк!

Потому что кто кого играет - не понять. Звука нет, одна музыка. Изображение, правда, есть. Но не цветное, а черно-белое. Причем белого мало. А потом и черное пропало.

Вот как оно пропало, одна замша и говорит:

- Это же надо, какие съемки! Прямо Лелюш!

И все вокруг тоже шепчут:

- Какой Лелюш! Какой Лелюш!

И ткачиха мне тоже говорит:

- Какой нахал!

Я ей хотел сказать, что я тут ни при чем, просто съемки такие - не видишь, куда руку кладешь... Тут как раз снова изображение появилось. Только зря оно появилось, потому что звук пропал. Тут какой-то парик опять говорит:

- Это ж надо, какой монтаж! Прямо-таки рука Феллини!

И все опять:

- Рука Феллини! Рука Феллини!

И ткачиха мне тоже:

- Это ваша рука?

Я говорю:

- Нет. Это рука Феллини.

И тут - бац! Пленка оборвалась. На самом интересном месте! Ну, свет зажгли - оказалось, это не обрыв пленки, а конец фильма. И все жюри сидит как бы потрясенное. И я со всем жюри тоже сижу вроде бы потрясенный.

Но вот встает главный и говорит, что только что мы увидели интересный фильм самобытного мастера и надо бы нам об этом фильме поговорить и поспорить.