Под барабанный бой

Повозка снова остановилась, и чьи-то руки грубо выволокли пленного. Не дав оглядеться, его с головой завернули в одеяло.

Сырой воздух подземелья с запахом плесени ударил в нос. В горле запершило. Капрал услышал, как в замке повернули ключ и тяжело заскрипела дверь. Несмотря на природную смелость, ему стало не по себе. Сердце бешено забилось, на висках выступил пот. Не выдержав, молодой человек закричал:

— Где я? Чего вы от меня хотите?

— Молчи, или я убью тебя, — услышал он в ответ и почувствовал, как острие кинжала, пропоров одежду, кольнуло грудь. Франкур подчинился, рассудив про себя: «Раз уж меня потрудились сюда притащить, значит, им что-то нужно, а если и убьют, то, во всяком случае, не сразу… Посмотрим, что будет дальше».

Тем временем ему закрепили на лодыжках железные кандалы, а на руки надели наручники.

— Можете снять с себя одеяло, но предупреждаю, если будете кричать или звать на помощь, вас заколют.

Цепи на руках и ногах были тяжелые, но длина их позволяла двигаться. Франкур стащил с головы одеяло.

Он находился в просторном сводчатом помещении с узкими окнами-бойницами. Вдоль стен тянулись широкие деревянные лавки, столом служил массивный каменный куб. На выложенном каменными плитами полу лежал матрац, набитый соломой, выцветший, но довольно чистый, на нем — сложенное вчетверо серое солдатское шерстяное одеяло. В комнате кроме Франкура присутствовали двое. Один, с пышными седыми усами, вероятно охранник, походил на старого солдата в отставке. За широким поясом — огромный пистолет, массивная связка ключей, в руке — пузатая керосиновая лампа. Поодаль стоял второй, одетый в уже знакомый капюшон с дырками для глаз и длинный, до пола, темный плащ. «Ну так и есть, я в руках этих негодяев, — пронеслось в голове зуава. — Мне слишком много известно об их темных делишках. И они заставят меня дорого заплатить за то, что я расстроил их планы».

Охранник удалился, оставив лампу на каменном кубе.

— Вы действительно капрал Франкур из Третьего полка зуавов? — раздался голос из-под капюшона. Вопрос прозвучал на чистейшем французском, без малейшего итальянского акцента, которым обычно пользовались таинственные заговорщики, чтобы скрыть принадлежность к той или иной нации.

— Да, это я. Но позвольте спросить, что за странное обращение с военнопленным?

— Вы не обычный пленный. Начнем с того, что вы пленный не Австрии.

— Чей же?

— Наш.

— Но почему меня держат в цепях, как дикое животное…

— Вы слишком хитры, а потому меры предосторожности не будут лишними.

Выдержав паузу, незнакомец продолжал:

— Своими действиями вы доказали, что отважны и предприимчивы.

— Вы преувеличиваете!

— Вам удалось победить людей ловких и незаурядных, а самому неоднократно избежать смерти…

— Мне дорога жизнь.

— …так что мы обходимся с вами так, как вы того заслуживаете.

— Но могу ли я узнать…

— Более ничего. Наступит время, мы сообщим вам наши требования.

Вошел тюремщик с корзиной, полной съестных припасов, которые разложил на столе. Чего там только не было: хлеб, ветчина, сыр, фрукты, бутылка вина и коробка сигар. Умирающий от голода и жажды капрал невольно бросил взгляд на продукты и усмехнулся:

— Вижу, вы не желаете мне голодной смерти! Болонская ветчина! Я знаю в этом толк. Сыр горгонзола…[131] Вино! Сигары!

Человек в капюшоне, не проронив ни слова, медленно пошел к выходу. Когда дверь за ним закрылась, старый солдат знаком показал, что пленный может поесть.

— Не откажусь, старина, — громыхая цепями, Франкур подошел к столу. — Тем более что со вчерашнего утра у меня во рту маковой росинки не было. Жаль, что на меня навесили эти железки, они будут мешать наслаждаться трапезой.

Тюремщик остался безучастным к словам юноши, не понимая или делая вид, что не понимает. Но, глядя, с каким аппетитом тот уплетает расставленные на столе яства, улыбнулся.

Закончив ужин, Франкур выбрал сигару и выразительным жестом попросил огоньку. Бывалый солдат приблизил лампу к лицу капрала, и тот, прикурив от нее, сладострастно затянулся.

— Красота! — видом знатока произнес он, выпуская дым после нескольких затяжек. — Узнаю эти маленькие черные сигары, они называются «Кавур». Я не курил их с начала кампании. Хотите подымить со мной?

Охранник молча указал на одну из бойниц, затем закрыл глаза и наклонил голову, делая вид, что спит. Посмотрев в окно, Франкур все понял. Темно-синее небо, которое еще недавно светилось звездами, стало бледнеть. До ушей зуава донеслось несмелое чириканье просыпающихся ласточек. Забрезжил рассвет.

— Пора идти спать, не так ли? — молодой человек.

Ответом была тишина. Тюремщик не мог или не хотел говорить.

— Ясно! Вы не говорите по-французски либо выполняете приказ. Меня это немного раздражает, так как я разговорчивый по натуре, и мы могли бы замечательно поболтать.

Старый охранник повторил пантомиму[132].

— Похоже на настоятельный совет, — сказал Франкур. — Ладно, повинуюсь! К тому же я действительно хочу спать. И несмотря на эти «побрякушки» и соседство злобных чудовищ в балахонах с дырками вместо глаз, меня не придется укачивать.