Под брезентовым небом

—  Вам нравится? Да, удачный, похожий портрет,— сказала женщина. — Возвращаясь из гастрольных поездок, Анатолий Леонидович всегда входил в свой дом именно с такой обрадованной улыбкой. Он так гордился своим жилищем, столько вкладывал во все окружающее и выдумки и вкуса. Он даже каталог отпечатал с полным описанием всех своих коллекции. У меня один-единственный экземпляр сохранился. Не было случая, чтобы он не привез что-либо новое. Вот и эта океанская раковина. Возьмите в руки, прислушайтесь: она по-прежнему шумит прибоем. Что еще сохранилось? Вот этот столик. Он особенный — не на ножках, а на рогах оленя. И этот табурет — он тоже на оленьих копытцах. И еще картина на стене. Анатолий Леонидович хорошо владел кистью. Здесь он изобразил свою любимую собаку Лильго. На манеже он представлял ее как собаку-математика. Огромный имела успех. Многие в публике верили, что она и в самом деле математик. Я тоже и любила, и дрессировала животных. Вы, конечно, не помните: мисс Элен — так звали меня в афишах. Я выступала наездницей. Белогривая лошадь и стая борзых.

Нет, я помнил. Как-то, знакомясь с материалами музея цирка, я натолкнулся на изображение изящной амазонки — мисс Бель Элен, прекрасной мисс Элен.

— Почему вы на меня так пристально смотрите? — спросила женщина. — То, о чем я рассказываю, было давно, очень давно. Настолько, что мне иногда начинает казаться — это было в какой-то другой, в приснившейся жизни. Но я смотрю на Анатолия Леонидовича, встречаюсь с ним глазами и забываю, что это гипс, портрет. И тогда издалека мне начинает слышаться голос: да нет же, все это было, было! Это было с нами!

Долгая речь утомила старую женщину. Умолкла, поникла головой. И снаружи ни звука. Знойный полдень приглушил все вокруг, и только тополиная метель продолжала бело кружить.

Тишина, если вслушаться в нее, иногда помогает вернуть давно отзвучавшее. Шагнув ближе к бюсту, я сквозь потемневшую от времени гипсовую поверхность различил проницательно-острый взгляд. И сразу, со сказочной громкостью пробившись сквозь тишину, ко мне донесся восторг, каким отзывалась галерка в цирке Чинизелли на появление своего любимца. Ко мне донесся звучный голос артиста, стук-перестук его знаменитой железной дороги. Снова и снова взрывы аплодисментов. И я, мальчишка, в тот день впервые попавший в цирк, еду на паровозе, у Дурова на колене, и чувствую себя самым счастливым на свете (даже сейчас, спустя столько лет, перехватило дыхание). Да, было и это! Было!

Снизу, со двора, послышался голос:

—  Елена Робертовна! Кажется, мне удалось. Женщина встрепенулась. С усилием приподнявшись в кресле, она наклонилась над подоконником. Внизу, в глубине двора, я увидел худенького старичка в спецовке, запачканной мелом и глиной.

—  Это Карл Иванович, второй мой муж, — объяснила Елена Робертовна и поманила рукой: иди сюда, иди скорее. — Карл Иванович был и остался преданным поклонником Анатолия Леонидовича. Во время войны не только дом, сад тоже пострадал. Карл Иванович мечтает вернуть саду прежний вид: восстановить фонтан и клумбы, беседки, грот. Конечно, это нелегко, требует сил.

Тут в комнате появился Карл Иванович.

—  Не только, не только! Требует и средств! — добавил он, здороваясь со мной: стариковское рукопожатие оказалось неожиданно энергичным. — Не отрицаю, кое-что удалось сделать. Скажем, львы. Немцы сбросили в воду львов, что стояли по сторонам грота. Я добился: львов извлекли из реки. Сейчас восстанавливаю фигуру фантастического зверя, украшавшую площадку в середине сада. Как будто получается. Но разве можно ограничиваться лишь этими отдельными заплатами?!

Иссохший, сгорбленный, с лицом, нещадно изрезанным морщинами, Карл Иванович также был очень стар. А ведь когда-то и в его жизни были славные годы. Когда-то лучшие европейские манежи знали Карло Фаччиоли, уроженца Милана, красавца акробата, героя нашумевшей киноленты «Камо грядеши». Полмира объехал Фаччиоли, чтобы затем, добравшись до России, навсегда связать с ней свою судьбу.

Что же сохранилось от тех лет? Что могло сохраниться? Но Карл Иванович продолжал говорить, все темпераментнее становились его жесты, и вдруг мне почудилось, что он не только распрямился, но и помолодел.

—  О, я делаю все, что могу! Память Анатолия Леонидовича для меня священна. Елена Робертовна избрала меня, оказала мне честь, и я горжусь. Я и дальше не пожалею сил. Но, повторяю, этого мало, слишком мало. Вы согласны со мной? Неужели дом замечательного артиста недостоин того, чтобы восстановить его в прежнем виде?!

Солнце достигло зенита. Нестерпимо сверкала река.

Броскими сделались тени в саду. И я подумал: еще момент, раздвинутся ветви кустов, и на дорожку выйдет Анатолий Леонидович. Выйдет, заметит меня в окне, взмахнет приветственно рукой. Он ведь так любил гостей, так радовался каждому новому знакомству.