Под чужим именем [Сборник litres]

Когда зной стал спадать, а варенье уже остыло и было переложено в стеклянные банки и завязано марлей, Мария Сергеевна полила садик подле дома, накрыла круглый садовый стол и подала окрошку, стоявшую в ведре с холодной водой. Шабров вышел в сад, боль отпустила его, но во всем теле он ощущал предательскую слабость.

От земли поднималась испарина, пряный аромат розового шиповника смешивался с запахом горячей, истомленной земли.

Мишка, умытый, чистый, с ложкой в руке дожидался отца.

В окрошке, точно айсберг, плавал кусочек льда, а из-под изумрудной зелени укропа аппетитно выглядывал золотистый крутой желток.

— Ну, папа, садись, — торопил Мишка отца.

— Сейчас, только умоюсь, — ответил Шабров сыну и направился к ведру с холодной водой, где уже с черпаком в руке дожидалась Мария.

Умывшись здесь же возле грядки с укропом, громко фыркая, когда холодная вода попадала за рубашку, Шабров вытерся и, посвежевший, сел за стол.

— Петя, может быть, налить стопочку? — не сдерживая улыбку, сказала Мария грудным голосом приятного низкого тембра.

— Видал, Михайло? — обратился Шабров к сыну. — Добра наша мать, водочки предлагает. Ты как, будешь?

— Нет, — сказал важно Мишка и отрицательно помотал головой.

— Мужчины отказываются, — не без сожаления сказал Шабров и принялся за окрошку. Но на этом кратком диалоге Мария Сергеевна не собиралась исчерпать тему, волновавшую ее весь этот день.

— Знаешь, Петя, — продолжала она, — я, кажется, начинаю остро ненавидеть этого твоего Вербова!

— Почему? — не отрываясь от окрошки, спросил Шабров.

— Раньше я считала, что он просто пошляк и циник, относилась к нему с брезгливостью и только теперь начинаю убеждаться, что, кроме пошлости и цинизма, он обладает и еще одним качеством…

— Каким? — заинтересовавшись, спросил Шабров.

— Он нечистоплотен. Я не понимаю, Петр, тебя. Как ты, старый член партии, опытный инженер, наконец, полковник, — да, да, это очень ко многому обязывает, — как ты не видишь, что у тебя под носом орудует пройдоха, делец типа Подхалюзина! У него, наверное, и к рукам прилипает.

— Чепуха! — перебил Шабров жену и повторил: — Чепуха! Просто веселый парень, из тех, что с песней по жизни шагают.

— Не с песней, а с водкой, — поправила Мария.

— Водку продают, чтобы ее пили…

— Да ум не пропивали, — опять бросила Мария. Она была очень взволнована, но говорила как всегда, не повышая голоса, стараясь убедить собеседника простой логикой своего мышления.

— Наконец, — сказала она, — тебе, Петр, пить нельзя, у тебя больна печень, и если ты сам о себе не желаешь думать, подумай о сыне.

Мишка, покончив с тарелкой окрошки, отправил в рот кусочек нерастаявшего льда, прищурился от удовольствия и стал наблюдать за большой зеленой стрекозой, которая сидела на розовом цветке шиповника.

Шабров отлично понимал, что Мария права, пить ему действительно нельзя, да и положение его в городе и на стройке обязывало ко многому, но, малодушно отодвигая от себя решение этого очень важного вопроса, он искренне обрадовался, увидев входящего в сад с большой банкой чайного гриба Гуляева.

— Привет, Мария Сергеевна! Привет! — шумно поздоровался Гуляев и поставил на стол банку.

— Это еще что такое? — спросила Мария.

— Это чайный гриб, а по-научному: палочки уксусно-кислого брожения. Чудесная вещь от изжоги, жажду утоляет, словом, необходим в домашнем хозяйстве.

— Мишка, ну-ка принеси стакан, отведаем палочек! — сказал Шабров сыну, и когда тот убежал в дом, громко шлепая босыми ногами, спросил: — Как там в управлении? Кирпич вывезли?

— Сергей Иванович, тарелку окрошки не желаете? — предложила Мария.

— Спасибо, не откажусь, — ответил ей Гуляев и затем Шаброву: — Все в порядке, сегодня майор Никитин свирепствовал, такой навел страх на МТО, что они постарались: на всех объектах недельный план выполнен!

— Степан молодец, у него мертвая хватка. Он как вцепится, не отпустит, пока своего не добьется, — сказал Шабров.

— Пожалуйста, кушайте, — подавая на стол окрошку, сказала Мария. — Я вас еще не благодарила, Сергей Иванович, за фотографии сына. Спасибо, очень хорошо!

— Их бы в альбомчик, и знаете, так через каждые полгода — год. Глядишь, вырос парень, а в альбоме его история, самому потом будет интересно, — расправляясь с окрошкой, говорил Гуляев.

Мишка принес стакан. Шабров отведал чайного гриба, похвалил. Потом Гуляев сфотографировал всех у садового стола и, внезапно заторопившись, простился и ушел, а через некоторое время, нагруженный кульками, с шутками да прибаутками ввалился Вербов.

— Чтоб больной не превратился в мощи, ему лекарства нужны попроще! На, болящий, получай: чернослив, лимоны, мессинские апельсины, портвейн три семерки, лечись — не ленись! — выпалил он, расставляя на садовом столе кульки.

Сухо кивнув Вербову и захватив с собой сына, Мария Сергеевна ушла в дом.

Вербов заговорщически подмигнул Шаброву и сказал:

— Дуется за вчерашнее?! Жена, что крапива, кусает да жжет, да жить не дает. То ли дело я, бобыль, живу не тужу!

— Ты, бобыль, кирпич вывез? — с напускной строгостью спросил Шабров.