Под чужим именем

«Будет трудно, помни — ты не один. Первый секретарь горкома партии Роман Тимофеевич Горбунов — человек умный, большого жизненного опыта. Будет трудно, иди к нему». И он решил пойти к Горбунову.

20. СЕКРЕТАРЬ ГОРКОМА

Когда Никитин вошел в приемную, технический секретарь печатала на машинке. Она закончила страницу, вопросительно повернулась к посетителю, выслушала его и, записав в блокнот фамилию, с сомнением сказала:

— Не знаю, товарищ, примет ли вас Роман Тимофеевич, — в понедельник пленум и он готовится к докладу. Разве, что если очень, важно…

— Очень важно, — подчеркнул Никитин.

— Попробую, — ответила она и, опустив шторную крышку, заперла бюро на ключ и вышла из приемной.

Никитин еще не успел оценить по достоинству осторожность секретаря, как его попросили к Горбунову.

Секретарь горкома поднялся к нему навстречу. Очень высокий, немного сутулый человек, на вид лет пятидесяти, с натруженными руками рабочего.

— Не торопитесь? — спросил он Никитина.

— Нет.

— Прошу, посидите тут у меня десяток минут, не больше, — сказал Горбунов и вернулся к своей рукописи. Говорил он приятным волжским говорком с ударением на «о».

Никитин осмотрелся. Большой, в пять окон, кабинет секретаря горкома скорее напоминал кабинет ученого: высокие стеллажи книг, стремянка, возле нее маленький столик с настольной лампой. На длинном полированном столе, на салфетках зеленого сукна лежали шестерни из пластмассы, детали машин, резцы из твердых сплавов, а посередине стола в низкой хрустальной вазе букет нежнорозового душистого горошка. На стенах, оклеенных темносиними гладкими обоями, висело два портрета, писанных маслом, — В. И. Ленина и Максима Горького — копия с работы Бродского и несколько архитектурных проектов.

Никитин чуть подвинулся в кресле, взял с ближней полки четырнадцатый том сочинений Ленина, пересел за маленький стол, включил лампу и погрузился в чтение.

Прошло всего несколько минут, и Никитин услышал подле себя:

— Ну что, Степан Федорович, хотите разрешить свои сомнения при помощи железной логики ленинского мышления? — Он взял из рук Никитина книгу и, перелистав ее, продолжал: — Вы хотите знать, можно ли, идя по следам случая, оказаться на пути верного решения задачи; не так ли? Сейчас мы с вами потолкуем, — закончил он и, взяв с письменного стола лист рукописи, вышел в приемную, передал ее секретарю и вернулся.

— Ну вот. Начнем с того, что у меня к вам, Степан Федорович, есть некоторые претензии, — сказал Горбунов, усаживаясь против Никитина. — Вы что же, как Добрыня Никитич, один на один со Змием Горынычем решили биться? Не выйдет, Степан Федорович! Только опираясь на народ и вместе с народом можно решить поставленную перед вами задачу.

— Не оправдываюсь, Роман Тимофеевич, виноват, — улыбаясь, ответил Никитин.

— Ну, давайте, выкладывайте, что у вас там случилось?

— Попалась мне в руки ниточка, стал я ее распутывать, да, кажется, не за тот конец ухватился, — начал Никитин и рассказал всю историю с английской статьей из газеты «Дейли Экспресс». — Эта случайная черта, сделанная ногтем, — пока все, — закончил он.

— Немного, — согласился Горбунов, — но за случайностью, мне кажется, можно найти закономерную необходимость. Черта, сделанная ногтем. Я с вами согласен, это случайность, но какая необходимость кроется за этой случайностью? Мне кажется, что, обнаружив ошибку переводчика, человек может сказать: «Вот шляпа, а эти-то слова и не перевел, а еще переводчик, в газету лезет!» Может он так сказать? — спросил Горбунов.

— Может, — согласился Никитин, еще не совсем понимая собеседника.

— А если этот человек вынужден скрывать свои мысли, если он находится в окружении людей, но вокруг него создана им самим пустота и он привык пользоваться словом только для того, чтобы скрывать свои мысли, а не высказывать их вслух?

Начиная улавливать мысль, Никитин, как бы продолжая ее, сказал:

— Люди очень одинокие, нелюдимые часто говорят вслух сами с собой, пишут на бумаге или тростью на песке…

— А если человек не может ни сказать, ни написать, если всякая форма непосредственного общения для него исключена, может он подчеркнуть свою мысль ногтем?! Может. Стало быть, черту ногтем должен был сделать человек, поставленный в условия полного одиночества, не так ли?

— Закономерно.

— Подходит ли Вербов к числу подобных людей?

— Нет, не подходит. Вербов взял бы газету, показывал бы ее всем сотрудникам и хвастался бы своими знаниями английского языка, которые, кстати, у него, человека с высшим образованием, не вызывали бы никаких сомнений.