Под деревом зеленым или Меллстокский хор

— Бедняга! — сказал возчик, обращаясь к Джеффри. — А может, пусть идет вместе с нами? Вид у него неказистый, да и голова плохо варит, но в тюрьме он ни разу не сидел и вреда от него никакого.

Лиф благодарно взглянул на вступившегося за него возчика, а затем, боязливо, на Джеффри, — как на него подействуют эти похвалы.

— Ну да пусть его идет, — решил Джеффри. — Так и быть уж. Лиф, милости просим!

И Лиф остался.

Теперь все уже были готовы выйти из дому, и процессия стала строиться в таком порядке: Фэнси с отцом, Дик и Сьюзен Дьюи, Нэт Колком и Вашти Снифф, Тед Вейвуд и Мерси Онми, Джимми и Бесси Дьюи. Все эти лица должны были присутствовать в церкви, и все они были одеты как полагается. Затем следовал возчик с миссис Дьюи, а позади всех — мистер и миссис Пенни; возчик привлекал всеобщее внимание перчатками громадного размера — одиннадцать и три четверти, — которые выглядели на его загорелых руках особенно нелепо и издали казались побеленными боксерскими перчатками; это свидетельство респектабельности украшало его особу впервые в жизни (и то по настоятельной просьбе Фэнси).

— Подружки должны бы идти все вместе, — предложила Фэнси.

— Что? В мое время молодые люди всегда шли с девушками под ручку! — возразил удивленный Джеффри.

— И в мое тоже! — сказал возчик.

— И в наше! — подхватили мистер и миссис Пенни.

— Сроду не слыхал, чтоб женщина шла с женщиной! — сказал дед Уильям, который оставался дома вместе с дедом Джеймсом и миссис Дэй.

— Как будет угодно тебе и всей компании, моя радость! — сказал Дик, который, собираясь утвердить свои права на Фэнси, по-видимому, был готов с величайшим удовольствием отказаться от всех прочих прав.

И решать этот вопрос предоставили Фэнси.

— Хорошо, пускай все будет так, как было при венчании мамы, — сказала она, и пары двинулись вперед, под сенью деревьев, каждый кавалер со своей дамой.

— Интересно бы знать, о чем она сейчас думает больше — о Дике или о своем свадебном наряде? — заметил дед Джеймс деду Уильяму, когда все ушли.

— Такова уж женская натура, — отвечал дедушка Уильям. — Вспомни, что говорил пророк Иеремия: «Разве может девушка позабыть свои украшения, а невеста — свой свадебный убор?»

И вот, пройдя под сумрачными стройными елями, похожими на колонны кафедрального собора, через ореховую рощу, пестреющую первоцветами и дикими гиацинтами, под яркой молодой листвой развесистых буков, они вышли на дорогу, которая как раз в этом месте спускалась с холма к деревне, где находилась церковь, и через четверть часа Фэнси стала уже миссис Ричард Дьюи, хотя, к своему удивлению, чувствовала себя все той же прежней Фэнси Дэй.

Обратно шли кружным путем, тропками через поля: смех и болтовня не умолкали, особенно развеселились, когда подошли к проходу через зеленую изгородь. Дик вдруг увидел вдали, на поле брюквы темное пятно.

— Да ведь это Енох! — сказал он Фэнси. — То-то я утром заметил, что его не видно. Почему ж это он от вас ушел?

— Он выпил слишком много сидра, ему ударило в голову, и его посадили в колодки. Отцу пришлось нанять на несколько дней другого человека, и больше Енох к нему не вернулся.

— Уж сегодня-то можно бы позвать его к нам. Подумаешь, посидел разок в колодках. Ведь сегодня наша свадьба.

Свадебной процессии дали команду остановиться.

— Е-но-о-ох! — крикнул что было мочи Дик.

— Я-а-а! — откликнулся издали Енох.

— Узнаешь, кто-о я?

— Не-е-ет!

— Дик Дьюи-и-и!

— А-а-а!

— Только что женился-а-а!

— А-а-а!

— Это моя жена Фэнси-и! (Тут он приподнял Фэнси и показал ее Еноху, словно букет цветов.)

— А-а-а!

— Приходи вечером на свадьбу-у-у!

— Не могу-у-у!

— Отчего-о-о-о?

— Я у них больше не работаю-у-у!

— Не очень-то красиво со стороны мистера Еноха, — заметил Дик, когда они двинулись дальше.

— Не надо на него сердиться, — сказал Джеффри, — он сейчас не в себе: поутру он всегда такой. А как выпьет галлон сидра или эля, либо пинту-другую меда, так опять человеком делается и вести себя может не хуже всякого другого.

II

Под деревом зеленым[7]

На том месте, где кончалась усадьба Джеффри Дэя и начинался лес, стояло старое-престарое дерево, не очень высокое, но с необычайно развесистой кроной. Не одна сотня птиц появилась на свет в гуще ветвей одного только этого дерева; полчища зайцев и кроликов из года в год обгладывали его кору; причудливые наросты моха вылезли из трещин на его ветвях; бесчисленные семейства кротов и земляных червей копошились между его корнями. Под сенью этого дерева расстилалась заботливо ухоженная лужайка, которая предназначалась для прогулок цыплят и фазанчиков, чьи мамаши сидели в клетках, установленных здесь же, на зеленой лужайке.