«Под этим небом черной неизбежности…»

Два желтых огня на самом краю
Дороги. Там, верно, мост.
Сегодня свой голос не узнаю,
Он тих, уверен и прост.

У балок шумит высокий бурьян

И песня слышна в саду.
Вином горьковатым разлуки пьян,
Покачиваясь иду.

Легко без любви. Будто мир иной

Глядится из быстрины.
Осенней травой, пересохшей травой
Ладони обожжены.

1927

«Я прочту вполголоса…»

Я прочту вполголоса
Давние стихи.
Лягут света полосы
Сквозь листву ольхи.
Знаешь, сладко грезится,
И печаль легка
Под сияньем месяца
В дымных облаках…
Ходит осень по полю,
Желтый сад шумит.
На верхушке тополя
Старый грач сидит.
Белый снег расстелется,
С крыш повиснет лед,
Загудит метелица,
Окна занесет.
Все слова припомнятся,
Что звучат еще…
В тихой, теплой комнате
Запоет сверчок.
Сохрани же нежности
Синий огонек,
В снеговой безбрежности
Путь далек, далек…

1939

Сонет («От леса веет грустью безначальной…»)

От леса веет грустью безначальной.
Проходит стадо. Мелкий дождь сечет.
И следом за коровами бредет
И чист и звоном голосок хрустальный.

Дик. Очевидно, из деревни дальней

Сюда подал. Кривится детский рот.
Сейчас заплачет. Но нельзя. Поет.
Пастух-мальчишка. Русый и печальный.

Пора домой. Коровы побрели

Тропинками исхоженной земли,
Сквозь пестрые намокшие деревья.

А там вдали — широкая река.

Грачи на пашнях. Ветер и тоска.
Да серых туч осенние кочевья.

1940

В парке («Словам опять томиться нерожденным…»)

Словам опять томиться нерожденным…
Вон мальчуган играет на песке,
И летний луч огнем темно-зеленым
Скользит по смугло-розовой щеке.

Но потянуло с запада прохладой

И сумрачно вздохнули тополя.
И отвечает бормотанью сада
Таинственным молчанием земля.

1943

«Небо выше, светлее…»

Небо выше, светлее,
Нежней косые лучи.
В ясеневой аллее
Тревожно кричат грачи.

Тени легли, густые,

Темна под мостом вода.
Это было давно, в России,
А может быть — никогда.

1944

Старик («Сидит, на солнце согревая кости…»)

Сидит, на солнце согревая кости,
И смотрит сквозь очки на облака.
В глазах уже ни доброты, ни злости,
А просто беспредельная тоска.

И чувствует: она уже близка,

Придет на днях таинственная гостья, —
И желтая, иссохшая рука
Сжимает цепко рукоятку трости.

Еще пожить. Хотя бы только год,

А то лежать во тьме тысячелетья!
И тяжко охнув, со скамьи встает…

А небо меркнет в предвечернем свете

И, провожая вновь солнцеворот,
Сплетает время призрачные сети.

1945

«Жарок день под маревом тонким…»