Под флагом цвета крови и свободы

– А что такого? Вполне разумная мыслишка, вам, аристократам, вроде как даже и не зазорная. Неприятно же, когда всякий мусор вас против воли шевелиться заставляет. Сидеть в своем болоте и мечтать об упущенных возможностях мешает! – Эрнеста с силой толкнула его в плечо и снова полоснула по руке – глубже и сильнее прежнего, алая дорожка сразу же пробежала от локтя до самых кончиков пальцев. – Больно вам сейчас, а? Разумеется, больно! Начнете об этом думать – пропустите мой удар и умрете. Вам ведь тяжело вот так, с непривычки драться на пределе своих возможностей? Но остановитесь – и снова умрете! Жалость к себе – это смерть!..

– Сеньорита, хватит! – сорвавшимся на крик голосом оборвал ее Эдвард. Давно забытым, обреченным движением он провернул лезвие перед ее клинком и резко отвел в сторону. Мгновение он не мог поверить в свою победу – но выбитая им из чужой руки шпага негромко звякнула о доски за его спиной.

Эрнеста, кажется, даже не заметила, как лишилась оружия: темные глаза ее по–прежнему впивались в лицо Дойли – перед их взглядом он и сам забыл о собственном преимуществе, будто завороженный – и в них, полных нестерпимого горя и тоски, медленно вскипали жгучим потоком рвавшиеся наружу слезы.

– Нельзя жалеть себя. Нельзя… жалеть… – глухо проронила вновь Эрнеста, отвернулась и медленно опустилась на корточки, закрыв лицо руками. Поколебавшись мгновение, Дойли отбросил в сторону ставшую бесполезной шпагу, подошел к девушке и осторожно обнял.

Он плохо понимал, что произошло в этот момент с ней, с ним самим и с его обидами: на какое-то время все это потеряло значение. Они сидели рядом, привалившись спиной к какой-то шершавой перегородке; щека Эрнесты лежала на его груди, а сам он опустил обе руки на ее теплую спину, приговаривая какие-то невнятные слова утешения – не то ей, не то самому себе.

– Завтра я буду вас ненавидеть за это, – рассеянно шептала девушка, и он усмехался:

– Вам придется встать в конец очень длинной очереди.

– Как будто меня это остановит…

– Могли облегчить себе жизнь, выдав меня Джеку.

– В следующий раз именно так и сделаю, – кивала она равнодушно и снова поднимала свои черные глаза на него. – Нельзя вам пить. Совсем нельзя. Есть люди, которые свою меру знают, но вы не такой. Будете пить – не сможете остановиться…

– Я бы хотел бросить. Я часто об этом думаю, – задумчиво отзывался Эдвард. – А потом что-то случается – и все, конец. Не могу сдержаться. Знаете, когда такая жизнь… – Слава Богу, он успел вовремя прикусить язык, однако Эрнеста все равно прекрасно все расслышала. Тем не менее, Дойли, уже приготовившийся к вполне заслуженной, на его взгляд, отповеди, тревожился зря: девушка лишь понимающе кивнула и положила ладонь на его запястье.

– Приходите ко мне, если совсем худо станет, – предложила она. – Я вас привяжу к койке, поспите так пару часов – и станет легче. Макферсона и Джека беру на себя.

– Не надо, – чуть резче, чем хотел, перебил ее Дойли. – Я… Я уж как-нибудь сам.

– Сами не сможете. У нас в команде – в той команде – был один парень, который с опиумом пытался завязать. Мы все ему помогали, дежурили по очереди, Билл так и вовсе ни на шаг от него не отходил… – нарочито равнодушно отозвалась она, но Эдвард отлично расслышал зазвучавшую в ее голосе дрожь. – Жуткое зрелище, мистер Дойли, жуткое и жалкое, когда человек сам себе не хозяин.

– И что с ним сталось? – поежился Эдвард: откуда-то сверху неприятно сквозило. Эрнеста пожала плечами:

– Выпал за борт во время шторма. Билл прыгнул следом за ним и сам едва не погиб, но втащить обратно на борт так и не смог.

– Мне жаль, – хрипло выговорил Дойли.

– Я думаю, он специально это сделал. Знал, что ему не хватит сил жить без опиума, и не захотел превращаться в зависимое от него животное, – уверенно ответила она. – Это была скверная, тяжелая смерть, но все равно лучше того, что его ожидало.

– Вы так спокойно об этом говорите…

– Вы же бывший военный, мистер Дойли. Вы должны знать, что смерть всегда ходит рядом с людьми вроде нас.

– Никогда не мог с этим примириться, – откровенно поделился Эдвард. Холодный, едва заметный блеск глаз девушки вызывал у него глухую досаду. – Зачем вы лжете? Я ведь знаю, что и вам это не менее тяжело.

– Если я сейчас заплачу и скажу, что жизнь несправедлива ко всем нам… – полушепотом отозвалась Эрнеста, подтягивая колени к груди. – Что изменится от этого?

Эдвард промолчал.

– Ничего, – наконец сама заключила она, оправляя растрепавшиеся волосы, и, наклонившись, похлопала его по плечу: – Вы ступайте наверх сейчас, а я еще тут посижу. Если мистер Макферсон придерется, скажите, что это я вас задержала.

– Нет, – с силой сжимая ее ладонь длинными пальцами, ответил Эдвард. Встретил ставший слегка удивленным взгляд и предложил: – Идемте вместе.

– А вы лучше, чем я о вас думала, мистер Дойли, – честно сообщила Эрнеста, вкладывая свои тонкие сильные пальцы в его собственные. – Как знать, может, Джек и ошибался на ваш счет…