Под фригийской звездой

Под фригийской звездой

О ЛЮДЯХ БЕЗ СТРАХА И УПРЕКА

Писательскую судьбу Игоря Неверли можно, пожалуй, отнести к тем самым в поговорку вошедшим исключениям, которые обычно подтверждают всякие «правила».

Игорь Неверли не только не сумел (так складывалась у него жизнь), но, судя по всему, и не захотел слишком рано перейти, как сам он однажды выразился, от любительщины к профессиональной литературной работе. «Любительщиной» были журналистика, и… писание для себя, начавшееся в десять лет, когда первое собственного сочинения стихотворение «обожгло душу» и автор «расплакался». С тех пор литература, казалось, надолго превратилась для Игоря Неверли в «интимное» занятие, единственная цель которого — вызвать в себе состояние, «напоминающее блаженное опьянение, приносящее с собой дивную, добрую грусть и легкость, как во сне, в таком сне, когда паришь высоко над землей, а тела нет, может, и вообще тебя нет, а может, ты и есть во всем вокруг». Издав, однако, — сорока пяти лет отроду — первую свою книгу, Игорь Неверли сразу же и решительно заявил о себе как писатель общественного темперамента, как художник пристрастный.

Характер и судьбу писателя опять-таки, как правило, в известной мере формируют и написанные им книги, а нередко бывает и так, что судьба литературная накладывает серьезнейший отпечаток на жизненный путь автора, иногда — даже неожиданно для него — круто этот путь ломает. Но с Неверли все случилось наоборот. Он вошел в литературу не просто человеком зрелым, сложившимся, многоопытным. За спиной его была дорога трудная, непрямая, за спиной его была большая жизнь.

Игорь Неверли родился в марте 1903 года в Беловеже, на восточных окраинах нынешнего Белостоцкого воеводства Польши, в самом центре знаменитой пущи, в доме, пропахшем, как вспоминает писатель, смолой и сосной. Сын русского офицера Николая Абрамова и польки Терезы Неверли, проведший детство на польской земле, входившей тогда в состав Российской империи, в польско-русской среде, а юность на берегах Волги и Днепра, писатель считает себя человеком «на границе двух культур»: польской и русской.

Перипетии империалистической войны забросили семью будущего писателя в Симбирск, где И. Неверли кончил гимназию в 1920 году. Следующие три года — учение на юридическом факультете Киевского университета — завершили «первую главу» его жизни, которая действительно может быть названа русской: годы революции и гражданской войны, комсомол, убежденность во всемирном торжестве социализма и наивная юношеская вера в то, что «коммунизм начнется с понедельника», как вспоминал недавно сам писатель.

В 1924 году Игорь Неверли возвратился в Польшу, работал стенографом, если работа была. Через два года случайная встреча с выдающимся польским врачом, педагогом, воспитателем Янушем Корчаком, искавшим себе секретаря, изменила всю жизнь будущего писателя. Он надолго стал сотрудником Януша Корчака — секретарем, помощником, редактором созданной Корчаком первой и единственной в тогдашней Польше детской газеты — «Малого обозрения».

А потом наступил сентябрь 1939 года, война, крах санационной Польши, оккупация. На всю жизнь запомнившаяся ночь с 8 на 9 января 1943 года (об этом писатель рассказал в одной из своих книг), когда в какой-то подворотне, недалеко от центра Варшавы, его высадили гестаповцы из машины и долго спорили — жить ему или не жить… И гитлеровские концентрационные лагеря: Майданек, Освенцим, Ораниенбург и Бельзен-Берген. После освобождения и окончания войны — еще несколько лет работы воспитателем с трудной, беспризорной молодежью. Наконец в 1948 году человек, испробовавший в жизни всякое, разные «профессии»: студента и воспитателя, стенографа и узника, безработного и редактора, моряка и столяра, секретаря и резчика по дереву, — стал профессиональным писателем.

Сам Игорь Неверли не видит между отдельными главами своей жизни тесной связи, полагая, что каждая из них посвящена иной теме, но в каждой напряжение непременно достигало критической точки. Повествования, считает он, легли на эти «открытые страницы» его жизни позднее сами, «словно бы между строк тех великих испытаний». Хорошо известно, что творческие автохарактеристики художников, как бы искренни они ни были, далеко не всегда оказываются проницательными, находят убедительное подтверждение в их практике. Но и тут Игорь Неверли, пожалуй, скорее всего тоже исключение. Он совершенно прав: его книги, в которых очень многое автобиографично, сами по себе ни в коей мере не автобиографичны.