Под гнетом окружающего

Михаилъ Александровичъ если не былъ дѣтски счастливъ, то былъ доволенъ новымъ развлеченіемъ. Въ первое время онъ даже забылъ начатую имъ интрижку на постояломъ дворѣ и очень серьезно смотрѣлъ на свои отношенія къ Лизаветѣ Николаевнѣ. Но чѣмъ болѣе проходило дней, чѣмъ чаще волновалась Лизавета Николаевна за неотразимое «будущее», тѣмъ тревожнѣе сталъ смотрѣть на своя отношенія къ ней, тѣмъ чаще сталъ уходить на постоялый дворъ Задонскій. «Забыться хочется!» думалось ему. «Не умѣю я разъяснить это дѣло теткѣ, а надо. Не губить же эту дѣвушку! Это будетъ подло! Да и для чего? Я ее люблю, я могу быть счастливымъ съ нею. Отъ нея свѣжестью вѣетъ, это не то, что наши пансіонерки, пріучившіяся въ платоническому разврату даже въ пансіонѣ. Одинъ ея поцѣлуй говоритъ, что она любитъ впервые, что она даже не играла въ любовь съ какой-нибудь сентиментальной подругой. Но что тетка скажетъ? Чортъ возьми, не могъ всего обдумать и подготовить прежде. Поиграть съ огнемъ вздумалъ. Это вѣдь не одна изъ петербургскихъ барышень, тамъ только глазки сдѣлать, а онѣ тебѣ сейчасъ: „Ахъ, спросите у маменьки, можетъ-быть, она отдастъ вамъ мою руку!“ Все законнымъ бракомъ хотятъ насладиться. Но съ теткой, съ теткой-то какъ объясниться?»

Дѣйствительно, вопросъ былъ важный: что скажетъ тетка? Графиня, какъ мы сказали, не любила сплетенъ, не любила указаній и наставленій; она знала свою проницательность, свое умѣнье понять все, что дѣлается кругомъ нея, потому никто не смѣлъ указать ей на отношенія Лизаветы Николаевны и Задонскаго. Довольно долго она не замѣчала ничего, попрежнему удерживала Лизу въ своемъ дворцѣ, иногда поручая ей вечеромъ почитать вслухъ какую-нибудь нравственную книгу, иногда приглашая ее съ собою покататься, и забавлялась ея болтовнею. Но нѣсколько фразъ въ родѣ того, что «Михаилъ Александровичъ вспомнилъ старину и все съ Лизаветой Николаевной гуляетъ», что «Лизавета Николаевна удивительно развилась и бойка сдѣлалась въ послѣднее время», фразъ, сказанныхъ мелькомъ, невзначай, съ выраженіемъ отеческой любви къ молодымъ людямъ, заставили дальновидную графиню посерьознѣе взглянуть на дѣло и предупредить заранѣе племянника, чтобы онъ не увлекся.

— Мишель, тебѣ, дѣйствительно, недурно бы съѣздить за границу, ты засидишься здѣсь въ глуши, — говорила однажды тетка Задонскому, зашедшему къ ней въ кабинетъ.

— Мнѣ здѣсь не скучно, — возразилъ Михаилъ Александровичъ.

— Ну, скучно-то — скучно. Я сама соскучилась бы здѣсь безъ дѣла… Но твои обстоятельства, кажется, немного разстроены? Можетъ-быть, это причина…

— Да, мои денежныя средства находятся не въ блестящемъ положеніи.

Графини вздохнула.

— Ты весь въ мать и дядю Алексѣя… Я ихъ не обвиняю… Теперь поздно обвинять ихъ; мы можемъ только молиться за прощеніе ихъ ошибокъ… Но я не могу не замѣтить, что они также запутали безъ всякаго смысла свои дѣла… И до чего ихъ довели стѣсненныя обстоятельства?.. Не сыну стану я напоминать, какъ кончила свою жизнь его матъ, — но возьмемъ дядю Алексѣя. Онъ домоталъ въ Парижѣ послѣднія деньги, чуть не попалъ за долги въ тюрьму; долженъ былъ прибѣгнуть къ милостынѣ — да, иначе я не могу назвать сбора, сдѣланнаго въ его пользу русскими, проживавшими въ Парижѣ,- потомъ онъ скитался по свѣту съ какой-то женщиной. Что это было — я не знаю; но, во всякомъ случаѣ, это было даже и не увлеченіе, а что-то позорное: онъ былъ безъ денегъ, она была стара. Я знаю, какъ страшно было его положеніе, какъ его грызла тоска, какъ ему хотѣлось выпутаться изъ опутавшихъ его сѣтей… И гдѣ онъ нашелъ спасеніе? Іезуиты, видя его умъ, его знанія, его ловкость, вырвали его душу изъ одной пропасти, чтобы погрузить его въ еще болѣе страшную бездну. Они обѣщали ему много и здѣсь, и въ будущемъ; онъ давно мучительно рвался къ чему-нибудь новому, хотѣлъ сразу покончить со всѣмъ прошлымъ, и вотъ онъ сталъ католикомъ, іезуитомъ, врагомъ нашей церкви, нашей родины…

Графиня замолчала въ скорбномъ раздумьи о судьбѣ брата Алексѣя, наклонивъ голову на руки. Черезъ минуту она заговорила снова:

— Да, человѣку нуженъ трудъ, нужна серьезная дѣятельность на пользу ближнихъ… Деньги должны быть только средствомъ къ этой дѣятельности… Иначе онѣ одно изъ самыхъ страшныхъ золъ… Нельзя вѣрнѣе погубить человѣка, какъ сдѣлавъ его богатымъ и не пріучить къ труду… Въ этомъ наказаніе богачей. За временныя блага они продали свою душу… Боже мой, какъ всѣ эти истины вѣрно и давно высказаны въ святомъ писаніи и какъ мало обращаютъ на нихъ вниманія эти умные безумцы — люди! — графиня снова задумалась о священномъ писаніи и о людяхъ. — Надо намъ будетъ выбрать свободное время и обсудить вопросъ о твоемъ будущемъ, — продолжала она черезъ минуту. — Кстати, ты слышалъ, мнѣ совѣтуютъ ѣхать на зиму въ Ниццу, или, во крайней мѣрѣ, въ Швейцарію?

— Да, — отвѣтилъ Задонскій, почтительно слушая тетку.