Под гнетом страсти

— О, да вы жеманитесь, как настоящая певица, — насмешливо проговорила Елен, — заставляете себя упрашивать.

Анжелика подняла на нее свои чудные, загоревшиеся гневом глаза.

— Во-первых, я не жеманюсь, а сказала вам причину, почему я не могу петь; во-вторых, я считаю себя в действительности настоящей певицей и никогда не заставляю себя просить, а… просто отказываю.

Елен окаменела от «такой дерзости» — как она мысленно назвала слова Анжелики.

Владимир с изумлением смотрел на молодую девушку.

Несколько минут царило молчание.

— Не очень ли вы много на себя берете? — выговорила наконец Елен. — Я знаю многих девушек, которые называют себя певицами, а между тем поют так, что хоть уши зажимай.

— Елен!.. — остановил ее Владимир.

— Я бы доказала вам мои слова, — сухо сказала Анжелика, — но многие не могут отличить пения от крика, а потому…

— Анжелика, ты с ума сошла! — вступилась Лора, возвысив голос. — Что ты говоришь, что за выражения, что?..

Яркий румянец и блеск глаз Анжелики заставили ее замолчать. Она знала, что такое выражение ее лица не предвещает ничего хорошего.

Анжелика встала.

— Вы забываете, графиня, что я не ваша горничная, на которую вы можете кричать, — глухим голосом сказала она, — ваши замечания меня не касаются.

Она была чудно прекрасна в своем гневе, и пораженный Владимир почти с испугом смотрел на ее сверкавшие глаза и вздрагивающие губы.

Елен и Лора сразу притихли.

Анжелика медленными шагами, с высоко поднятой головой удалилась из гостиной.

Вечером в тот же день зашел Раковицкий. Елен сейчас же принялась с ним болтать.

Анжелика стояла у аквариума и кормила белым хлебом золотых рыбок.

К ней подошел Владимир.

— Какая вы были злая сегодня, Анжелика Сигизмундовна, — шутливо заметил он, взяв у нее из рук кусочек хлеба и бросая его в воду.

Грустная улыбка пробежала по губам молодой девушки.

— Вы обвиняете меня, Владимир Николаевич, я тогда бы не…

— Нет, нет, — поспешно перебил он, — Елен виновата, она не должна была говорить таким тоном, но… зачем же было так сердиться?

— Я не выношу такого тона, каким говорила ваша невеста, — с ударением на последнем слове ответила она.

Он замолчал.

— Можно вас называть просто Анжеликой, по старой памяти? — через минуту спросил он.

Она колебалась. Эта маленькая фамильярность делала шаг к сближению. Желая сделать холоднее свое согласие, она сказала более сухим тоном, чем хотела:

— Как вам угодно.

Он с удивлением взглянул на нее и переменил разговор.

— Елен скучает, и я думаю ехать завтра в театр: в оперу или балет.

«Скучает… — с горечью думала она, — он ее любит, а она скучает».

— Не правда ли, вы не откажетесь ехать с нами? — продолжал он.

— Не думаю, чтобы мое присутствие было приятно Елене Александровне, — сказала Анжелика. — В балет я не хотела бы ехать, но в оперу я поеду с удовольствием, если, повторяю, это не будет неприятно вашей невесте.

— О, нет, я уверен в противном!

Она недоверчиво покачала головой и подошла к столу.

— Ma chère, — обратился к ней Николай Николаевич, — не прочтешь ли ты мне передовую статью сегодняшней газеты?

— С удовольствием, — ответила Анжелика, — газета, кажется, в гостиной, — и она вышла из комнаты.

— Однако, папа, может быть, Анжелика вовсе не расположена в эту минуту читать, — заметил Владимир, — и согласилась только из вежливости.

— Я думаю, она мне может доставить удовольствие?! — проворчал граф капризным тоном.

Владимир хотел что-то возразить, но в дверях показалась Анжелика с газетой с руках, и старик ушел с ней в кабинет.

XXII В ТЕАТРЕ

У Елен был чисто женский недостаток — чересчур долго заниматься своим туалетом.

Она за два часа до отъезда в театр начала одеваться и вышла в хорошеньком розовом платье и с двумя живыми розами в волосах.

Анжелика мало обращала внимания на свой туалет, но желание не показаться одетой хуже Елен заставило ее на этот раз позаботиться о нем.

Она надела палевую легкую шелковую юбку и рубинового цвета бархатный, с небольшим вырезом корсаж.

Граф выдавал ей из процентов ее капитала двести рублей в месяц, и она, по настоянию графини, большую часть их тратила на наряды, совершенно равнодушно смотря, на что бы ни выходили ее деньги.

В этом туалете Анжелика была обаятельно хороша. Елен слегка удивилась ее наряду, но не сказала ни слова. Лора, в темно-синем бархатном платье с открытой шеей и руками, при виде Анжелики пожала плечами и заметила:

— Elle est trop criante[5].

Ложа их была в бельэтаже, с правой стороны.

Анжелика в первый раз показалась в свете, и едва успела сесть, как все бинокли партера устремились на нее. Давали «Фауста». Проиграли увертюру. Занавес поднялся.

Анжелика вся превратилась в слух и зрение и не заметила, что сидевший в первом ряду кресел князь Облонский не спускал с нее глаз.

Владимир же, сидевший сзади Лоры, заметил его неотступные взгляды и недовольным таном спросил сестру: бывает ли у них князь Облонский.

— Да, а разве он здесь?

— Он в первом ряду и до неприличия пристально смотрит на нашу ложу.