Под городом Горьким

Митрофан свернул гармонь, вскинул ее на плечо, и, нащупывая дорогу тросточкой, тихонечко, осторожненько пошаркал в сторону шумного автовокзала. Якут некоторое время стоял возле скамейки и порожней бутылки с недоеденным яблоком, ноги не слушались его: он не знал, что ему делать – догонять слепого музыканта, или, может, уже не надо?..

Но побежал...

ЧЕБОТОК

Давным-давно, когда еще Чеботок не был Чеботком, а был известен каждому как Колька, сын Митрофана Крупеньки, отец купил ему на ярмарке в Журавичах истоптанные донельзя, можно сказать и так, чеботы. Колька гордо вышагивал в тех чеботах, хоть и тянул ноги по земле , будто к ним были привязаны грузила, а подыми ногу, дай ей хоть маленько послабление – она и выковырнется из голенища. И тогда Колька сделается обычным мальчуганом, как и все,– бесчеботовым. Шурча или Костик тут как тут: дай поносить! А фигу не видели! Они, чеботы, в одно мгновение опять оказывались на босых Колькиных ногах. Чего захотели – поносить! Знаем таких: натянут на свои грязные, хоть репу сей, ноги, тогда допросись, чтоб вернули назад. Шурча так и совсем присвоить может, он что ни прихватит чужое, тогда крепко держит, словно свое, возвращать обратно ему всегда тяжело, будет выдумывать разные басни о том, что у него на войне все погибли, пали смертью героев... и даже на пальцах перечислит – кто. Да хоть и погибли – что ж теперь кормить и поить тебя? Куском хлеба, бывает, и поделятся пацаны. Но чеботы – не трогать, прочь руки ! Это самая величайшая ценность, какую имел на то время рыжий, как подсолнух, Колька.

С легкой руки кого-то Колька и стал Чеботком. Оно ж и правда, коли посмотреть на него в тех чеботах – смех давит, потому как обувка чуть меньше самого, а ноги болтаются в голенищах, наверно, как чайная ложка в граненом стакане.

– Подрастешь – самый раз будут,– другой раз, видя, как охает- ахает и сопит, шаркая ногами по улице, сын, утешал отец. –Только береги. А то без удовольствия сносишь. Тогда надолго хватит. А новых не наберешься... Не те времена, брат!..

Чеботы те послужили Кольке недолго: вскоре они были похожи на ощеренную пасть щуки, и в чем он ходил потом – не так и важно. Важно другое – на всю жизнь остался Колька Чеботком. Люди, кажется, и совсем забыли, что он – Колька, Николай Митрофаныч. Чеботок да Чеботок. И жена так звала.

Чеботок мечтал быть много кем, даже окончил Буйновичскую «академию», стал трактористом- машинистом широкого профиля, однако не сложилось: завалил забор у старухи Понтихи, покромсал грядки. Та заявила, куда следует. Получай, Чеботок, что заслужил: вот тебе вилы в руки, давай, браток, на солому двигай. Там ждут тебя!..

Кое-как добрался Чеботок до пенсии. Но пить меньше не стал. И когда одни дерутся с женами, хорошо приняв на грудь, другие похваляются своим геройством на стройках коммунизма или в армии, то Чеботок нередко опускается в колодец; он, как на то лихо, всего через дорогу от его подворья. И тогда деревенская ребятня не натешится – громко и счастливо рассыпает окрест:

– Опять Чеботок в колодце! Опять Чеботок в бадье! Босой!.. Ура-а-а!

Кое-кто из сельчан подходит к колодцу, глядит вниз, где, обхватив «клюв» журавля, сверкает щелочками масляных глаз Чеботок, а потом стреляет вверх правой рукой:

– Мой ультиматум вам, толкни его в корень! Только предупреждаю: я не террорист, а справедливый, честный мужик! Слышали? Или нет? Если нет, тогда прочистите уши! Считаю до трех! Р... раз! – Он вдруг спохватился, вспомнив, что не выложил свой ультиматум.– От... бой! Про ультиматум, толкни его в корень! Значит, так. Самолеты и доллары мне не нужны!.. Ни тем, ни другим пользоваться не умею!.. Закопаюсь!.. И Турция также. Председателя сюда, в корень!.. Слышите? Председателя-я-я!..

Председатель же, будто услышал голос Чеботка, тут как тут: проезжая как раз мимо на своем «Уазике», увидел кучку людей у колодца. Подошел, поздоровался.

Дед Семка, сдернув с головы картуз, подал туловище вперед:

– Вас просит, Савельич.

– Кто? – сразу поинтересовался председатель и, похоже, сам догадался скорее, чем ему ответили.– Если Чеботок просит, то я уже здесь.

– Он, он, – дед Семка натянул кепку.

Председатель оперся руками на сруб, свесив голову, встретился взглядом с немного растерявшимся Чеботком:

– Ты чего хотел, циркач?

Жена Чеботка, скрестив руки на груди, слезно вздохнула-выдохнула:

– И когда уже в лавке перестанут водку продавать?

Мужчины дружно зашумели на женщину, и та не рада была, что заикнулась про водку.

– Лавка тут ни при чем, – высказал свою точку зрения председатель.–Злоупотреблял твой хозяин и при сухом законе – все равно как из-под земли доставал выпивку. Не умеет пить–пускай сосет через тряпку... сами знаете, что.

–А когда и в лавке не будет, то найдутся у нас бабы, которые любую лавку переплюнут, – трезво заметил кто-то из мужчин.– Самогона наварят столько, сколько в Чеботковом колодце воды не наберется. Они и теперь не спят в шапку. Шевелятся. Так что, молодица, гляди за своим Чеботком сама, а нам кислород не перекрывай, на сухую пайку, значит, не сади. Ясно?