Под горой Метелихой<br />(Роман)

— Вот что, отрок, — проговорил наконец батюшка, когда миновали середину площади, — сожалею о влачении дней твоих бесполезном. Матери, верно, но помогаешь. Какой тебе год-то? Тринадцатый?! Ну, видишь: пора бы и к делу тебя приучать.

* * *

Вот и осень подкралась. Вороньё собирается вечерами, кружит над серым, невеселым полем, до хрипоты каркает на голых вершинах берез. Ходит Володька в школу, на учителя всё больше дивуется: не кричит, однако за партами тихо, а к доске вызовет — ничегошеньки в памяти не останется, хоть и сидел до петухов над книжкой. Николай Иванович приклонит голову набок, усмехнется чуть-чуть под очками, и вот уже всё на месте. Слова — как горох по желобу.

— Ладно уж, хватит, — другой раз остановит учитель.

Один раз книгу большую принес. С картинками. После уроков долго читал про моря и горы, про жаркие страны. Вот повидать бы всё это! А учитель многое видел. На Кавказе был и в Крыму, у Черного моря. Воевал с беляками за советскую власть. Вот с тех пор и ходит в шинели.

Как-то с Андроном разговорился Володька, — в лес за дровами по первой пороше ездили. Нарубили по возу на двор. (Хозяйство-то у Володькиной матери безлошадное, вот Андрон по-соседски и помогает.) Распрягал потом лошадь Володька, а Андрон тем временем тут же, под навесом, к саням новые завертки на оглобли приспосабливал. Спросил между делом:

— Ну как учитель-то новый? По лбу линейкой не стукает?

Володька вздохнул:

— Другой раз лучше, если бы и ударил.

— Што так?

— Совестно.

— Себе на уме мужик, — точно отвечая на свои собственные мысли, продолжал Андрон. — С ним ухо востро держать надо. Заходит, смотрю, вечор, вроде не знает, что школьников нету в семье…

— Может, купить чего?

— Да нет, какое там. Вначале-то с того и повел: давно, дескать, собираюсь отблагодарить за внимание… Помнишь, сам еще прибегал. Ну вот, слово по слову, куда с добром как разговорились: и про урожаи, и про скотину. До земли добрались, до товарищества. Хитер, одначе…

Удивился Володька разговорчивости Андрона, — редко такое бывало. Да оно и дивиться-то, пожалуй, не было особой причины: просто сосед начинал видеть мужика в Володьке. Вот и потянуло на разговор Андрона.

Так рассуждал Володька, поднимаясь на крылечко своего дома и прихватив походя охапку дров из поленницы — подвяли бы до утра у печки, — а потом мысленно снова к Валерке вернулся.

Совсем откололся Валерка, а Федька и больше того подзадоривает, хвастает, что теперь озерные запросто с Володькой разделаются и пикнуть ему не дадут.

Не спалось Володьке: жалко совсем упустить Валерку, а чем перебить Федьку, не знает. Потому что Валерка в сторону отошел и Николая Ивановича реже видит Володька. Это уж совсем плохо: тянет Володьку к учителю что ни день, то больше, а прийти вечером — как ты придешь? Чего ради?

И решился Володька на отчаянность. На другой день в перемену отозвал в уголок Федьку и высказал своему противнику хитрый план: вызвать Валерку на единоборство. Поборет Валерка Володьку — он на Верхней улице голова, Федька не сдюжит — быть Валерке воеводой Озерным.

Федька задумался, покрутил рыжей своей головой, о тонкости замысла не вдруг догадался:

— Неладное ты удумал. Он же года на два моложе тебя.

— Екимку за себя выставляю.

— Чудно. Я поддаваться не буду.

На том и порешили, ударили по рукам.

Валерка вызов принял. В назначенный час собрались на вершине Метелихи. И при свидетелях с каждой стороны, как полагается. Метнули жребий. Выпало с Федькой бороться Валерке.

— Хочешь на бокс? — спросил Валерка и для чего-то принялся расстегивать пуговицы на своем пальтишке. Сложил его аккуратненько на пенек, выставил вперед жесткие, острые кулачки и начал как- то по-смешному прыгать вокруг неповоротливого Федьки.

Смех разобрал понятых. Федька топчется на месте, сопит, норовит ухватить Валерку и подмять его под себя, а тот — хвать его в лоб и отскочит, ткнет снизу под ребра, и в сторону.

Разъярился Федька, замахал руками, как мельница крыльями, а у самого губа вон какая раздулась. Навалился, подмял Валерку и лежачего два раза ударил.

Крик поднялся на Метелихе: все видели — подножкой сбил и лежачего ударил. Так не годится.

Долго галдели, как мужики на сходке весной. Наконец угомонились. Решили первую схватку в расчет не принимать, бороться «безо всяких там боксов», на силу и по три раза: по-русски — в обхват, по-татарски — на перетяжку и по-цыгански — ногами.

Первый раз поборол Федька; отдышались малость, снова начали. Сели друг против друга, уперлись ногами, в руках — палка. Валерка перетянул. В третий схватились, опять Федька в снег носом зарылся. Встал, посопел, буркнул под нос:

— Ладно, твоя взяла. А только на завтра и с темя так же самое. Ежели Екимку и самого Володьку на «боксы» собьешь, так и быть — принимай до лета Озерную.

— Это почему же до лета? — возмутилась Володькина сторона. — Уговор насовсем!

— По весне другое придумаем, — уклончиво ответил Федька.

На том и закончился первый круг. Когда съезжали с горы, заметил Володька, что кто-то большой и широкоплечий махнул на лыжах в березник.