Под грязью - пустота

   Всего полминуты. А вместо этого сейчас сидит возле несостоявшегося покойника и ведет идиотский разговор. Пока не состоявшегося покойника. Решение все равно придется принимать.

   Один тулуп на двоих. Боливар не согреет и сержанта милиции, и наблюдателя Конторы. Одному из них придется мерзнуть. До самой смерти.

   Возле самой головы что-то зашуршало, Гаврилин сбросил с правой руки рукавицу и схватился за пистолет. Твою мать. Возле самого лица на краю ложбины сидела здоровенная ворона.

   Откуда ты взялась, дура? Все твои подруги уже свалили в город, там со жратвой получше.

   Ворона покрутила головой, потом внимательно посмотрела на Гаврилина, перевела взгляд черных стеклянных глаз на сержанта.

   Жрать, наверное, хочешь? Гаврилин сунулся было в сумку за хлебом, замер.

   А может, ворона присматривает, кого из двоих людей ей сегодня придется клевать на ужин?

   – Пошла отсюда! – Гаврилин махнул рукой.

   Ворона неодобрительно покрутила головой, но не улетела, только отошла на несколько шагов.

   – Пошла!

   Ворона расправила крылья и тяжело взлетела на ветку соседнего дерева.

   Снова зазнобило. Гаврилин отхлебнул из бутылки, поморщился. Какая все-таки гадость!

   – В сумке какая-нибудь одежка есть? – спросил Гаврилин.

   – Что?

   – Одежка есть в сумке?

   – Нет.

   – Жаль…

   – Только…

   – Что?

   – Носки шерстяные. Две пары.

   – Что ж ты молчал, – Гаврилин вытряхнул содержимое сумки на землю, отодвинул в сторону пакеты с едой и схватил носки.

   Это уже лучше чем ничего. Пальцы отогрелись настолько, что шнурки на кроссовках были развязаны за секунду. Ноги… Ноги даже не почувствовали, что находятся на морозе без обуви.

   Гаврилин стащил с ног тонкие хлопчатобумажные носки, попытался пошевелить пальцами. Как там было в книге «Повесть о настоящем человеке»? Гангрена и ампутация.

   Ступни и пальцы ног нужно растереть. Теми же шерстяными носками. Крепче, крепче! Не так резко, раздраженно напомнила рана. Не забывай, кто здесь главный.

   Понял, понял! Гаврилин натянул теплые носки. Потом следующую пару. Кроссовки. Хорошо. Теперь есть шанс, что на его обмороженном теле будет обнаружено несколько теплых мест.

   – Слышь, сержант.

   – Что?

   – Если я тебе руки развяжу – глупостей делать не будешь?

   – Нет.

   – А, ну да, как же. – Гаврилин помолчал.

   Что тут тянуть? Не смог просто задушить – стреляй. Обмотай пистолет шарфом, приставь к груди. Выстрела почти не будет слышно. Давай, наблюдатель. Жми.

   Гаврилин отвернулся от сержанта, взгляд его встретился с выжидающим взглядом вороны.

   Не получится из него волка. Каким бы крутым не называл его Хозяин – ничего из его крутизны не вышло. Значит, теперь подыхать? Рукавицы и шапка даже при помощи двух пар шерстяных носков его не спасут. К ночи температура опустится до двадцати пяти. До минус двадцати пяти.

   – И где ты взялся на мою голову, Вася! – Гаврилин встал, похлопал себя по плечам, – Ты понимаешь, что мне нужно тебя сейчас убить? Понимаешь?

   Сержант кивнул.

   – Что молчишь? – Гаврилин поднял с земли шарф, не торопясь стал обматывать пистолет.

   – А что?

   – Скажи что-нибудь! Жить хочешь?

   – Хочу.

   – Ну!

   – Все.

   – Все! – Гаврилин наклонился к самому лицу сержанта. – Я же тебя сейчас убью. Вот из этого пистолета.

   Сержант закрыл глаза.

   Стрелять нужно в голову, чтобы не попортить одежду. Одежда. Вначале нужно заставить сержанта раздеться, иначе он снова может не преодолеть брезгливость и отвращение к себе и не станет стаскивать одежду с трупа.

   Придется развязать руки.

   Гаврилин отложил в сторону пистолет, сбросил рукавицы.

   Расстегнул на сержанте ремень, портупею. Стянул ремнем ему ноги поверх валенок. Перевернул милиционера лицом вниз. Тот обреченно застонал, решив, что сейчас получит пулю в затылок.

   Руки у парня побелели. Гаврилин сломал ноготь, прежде чем смог развязать узел на шнурке, стягивавшем запястья.

   – Раздевайся, – Гаврилин отошел на три шага.

   Сержант не пошевелился.

   – Я тебе сказал – раздевайся!

   Сержант тяжело перевалился на бок, с трудом поднял руки к лицу.

   – Раздевайся!

   – Рук не чувствую, – пожаловался сержант и сел.

   – Быстрее, мне некогда, – Гаврилин говорил резко, ему нужно было заставлять действовать двоих – сержанта и себя.

   Сержант расстегнул крючки на тулупе. Снял его сначала с правого плеча. Потом с левого. На Гаврилина он старался не смотреть.

   Под тулупом у него была меховая безрукавка и свитер.

   – Это тоже снимать? – спросил сержант.

   – Да, – Гаврилина начинало тошнить от этой покорности.

   Когда-то он читал об этом, потом об этом же говорил преподаватель. О том, что перед лицом смерти людей вдруг охватывает апатия. У них даже не появляется мысли о том, что модно попытаться сопротивляться. И одному человеку удавалось убить нескольких, по очереди. А они молча спокойно ждали, когда придет их черед.

   Сержант аккуратно положил тулуп, сверху него – безрукавку и свитер.

   – Брюки снимать? – голос бесцветный, безжизненный.

   – Снимай.

   – Мне можно снять с ног ремень?

   – Да.

   Гаврилину захотелось отбросить пистолет и уйти в лес, не разбирая дороги. Перед глазами поплыли круги. Гаврилин сел на землю.

   – У меня тут белье теплое, шерстяное – его тоже снимать?