Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации.

Просмотрев все представленные материалы, я полностью согласился с выводами Сащенко и решил создать опергруппу для всестороннего изучения всех аспектов этого дела. В опергруппу вошли мой заместитель Петр Осипович Данилов, Федор Иванович Сащенко, уполномоченный из группы розыска Сергей Иванович Волынцев, человек молодой, но очень способный. Отличительной чертой его была удивительная любовь к труду. Он не просто хорошо выполнял те или иные задания или непосредственные свои обязанности, а делал все с любовью, даже в самых малоприятных делах он мог найти что-то увлекательное, доставляющее удовольствие.

По характеру был спокойным, уравновешенным, удивительно динамичен и расчетлив, обладал прекрасными физическими данными и большой выносливостью.

С помощью Министерства Госбезопасности Чечено-Ингушской АССР в помещении часовой мастерской установили технику подслушивания, а за Юшкевичем — наружное наблюдение.

Нам казалось, что мы вот-вот возьмем «Ю» с поличным, но так хорошо и гладко бывает только в сказках. В мастерской он вел себя как самый преданный советскому народу патриот, проклинал немцев, высказывал надежду на скорый разгром фашистов, с клиентами вел дружеские беседы бытового характера. Наружное наблюдение никаких данных о связях «Ю» с посторонними людьми не давало. Он вел исключительно нормальный образ жизни: дом — работа — дом — продуктовый магазин.

Прошло некоторое время, и никаких результатов. Опергруппа в растерянности, НКГБ Чечено-Ингушской АССР требует снять технику подслушивания и наружное наблюдение. Провожу срочное совещание с опергруппой. Мнения о целесообразности дальнейшей работы по делу «Ю» разошлись. Данилов считает, что дело надо прекратить, а Сащенко и Волынцев просят разрешить продолжить работу. Принимаю соломоново решение — группу распустить, технику подслушивания и наружное наблюдение снять, а Сащенко и Волынцеву разрешить продолжать изучение «Ю» своими силами.

Решение было принято, а чувство неудовлетворительности осталось. В чем же дело? Может быть, Василий Иванович был прав и я поддался влиянию авторитета Сащенко? А какое значение имеют встречи Ольги Осинец с «Ю»? Да, видимо, просто сдавала часы на ремонт, а днем она занята на службе и договорились встретиться вечером. А есть ли у нее часы? А не является ли все это плодом чрезмерной подозрительности, выработанной сложной оперативной обстановкой в городе? Ведь такие явления у чекистов-профессионалов бывают. Дело «Ю>> осталось как заноза в пальце, при малейшем соприкосновении постоянно давало о себе знать и, кроме того, было досадно, что столько затрачено сил, а никакой ясности в дело не внесено.

Мое положение усугублялось и тем, что мнения о целесообразности дальнейшего изучения «Ю» в опергруппе, как упоминалось выше, были диаметрально противоположны. От меня ждали авторитетного решения, а я, по выражению товарищей, «тянул резину».

Когда вспоминал об этом деле, начинал критиковать себя за нерешительность, считая, что колебания простительны только маятнику. И тем не менее я чего-то выжидал. Это не было боязнью ошибиться. Скорее, это была отдаленная надежда на успех, какое-то подсознательное изучение реального. Проходили дни, недели, но дело на «Ю» оставалось без какого-либо движения, если не считать того, что Ольга Осинец часы имела и действительно сдавала их в ремонт к Юшкевичу. Когда на совещаниях вспоминали об этом деле, со стороны отдельных работников слышались колкие остроты, прежде всего в адрес Сащенко, ну а рикошетом и в мой. Я уже окончательно пришел к выводу — пора закончить с ним и прекратить ненужную полемику. Но буквально на следующий день приехал на доклад начальник Особого отдела 105-й истребительной авиационной дивизии ЗакВО майор Александр Иванович Зарубин. Недавно назначенный на эту должность, он сообщил, что получил официальное заявление от зам. начальника штаба дивизии майора П.И. Сыромятникова о подозрительном поведении повара штабной столовой Марины Нечитайло. В заявлении указывается, что между Сыромятниковым и Нечитайло некоторое время тому назад установились хорошие отношения, которые потом переросли в интимные. Два дня назад Сыромятников поздно приехал с оборонительных позиций, и Марина кормила его в столовой ужином. Во время ужина они выпили по 100 граммов водки и долго беседовали. Некоторое время спустя Марина беспричинно расплакалась и стала говорить странные вещи, что жить ей осталось немного, скоро она покончит жизнь самоубийством или ее посадят, дальше так мучиться она не может. На вопросы Сыромятникова, что произошло, она не отвечала и только бросила: «Какая я дура, лучше бы убили меня на месте!». Спустя несколько минут Марина перестала плакать, замкнулась и ни на какие вопросы не отвечала. Майор Сыромятников, испугавшись ответственности за связь с Мариной, решил обратиться к начальнику Особого отдела, который попросил его написать о случившемся.